Шрифт:
На поле сражения добра со злом было шумно и слишком бодро для субботнего утра. Среди прочих особенно выделялись трое: Гарик, курящий в сторонке, но браво подпирающий своей широкой спиной часть забора, которую не успели сдвинуть, Клара, огрызающаяся со всеми подряд, и Бухан, который все же явился сюда для массовости. От него проку было меньше всего, и не потому что был «не в кондиции», а потому что как славноизвестный герой в славноизвестном фильме, носил в своих карманах и картуз, и буденовку. И его буйная, но седеющая шевелюра мелькала то в одном, то в другом стане враждующих группировок.
Посреди всего этого безобразия центральное место занимали Антонина Васильевна и невысокий, коренастый, обладающий мощной грудной клеткой и зычным голосом бригадир диверсантов-строителей. Основным полем их сражения была межа, на которой стояла баба Тоня и вопила, что с места не сойдет.
– А я вам еще раз говорю, уважаемая, у нас распоряжение было! Забор – сносить! Он мешает застройке! – громогласно заявлял бригадир, напирая на бабку, но та не сдавалась, ее пугать – гиблое дело.
– Ну раз сносите, то сносите вместе со мной! Хапают чужую землю средь бела дня! Бандиты!
– У нас разрешение имеется!
– Какое такое разрешение! Наш дом – историческая ценность! Нельзя его трогать!
– Тьфу ты! Да не трогает никто ваш дом! А двор у вас самостроем вырос!
– Каким таким самостроем? Я всю жизнь тут! А забор еще советская власть ставила!
– А нынешняя велела сносить.
– А нынешняя – власть бандитская. Знаю я их! Всех знаю! Честных людей там нет!
– Да мне пофигу, какие есть, каких нету. У меня распоряжение начальства!
– А у нас – глас народа! Сноси вместе со мной, понял?
– Успокаиваться не желаем?
– Не желаем!
– А ну-ка, ребят, сносим бабку!
– Э-э-э-э! – раздался раскатистый рык от забора, и на авансцену выступил Гарик. – Какой нахрен «сносим»! Мы вам бабку не отдадим. И двор тоже.
В это самое время Бухан метнулся на половину врагов и нетрезво пробухтел:
– Мужики! Старуху-то не троньте, ну чё вы…
– А ты вообще молчи! – гаркнул кто-то из строителей. – Сам вчера с нами столбики выкапывал, а сам!
– Какие еще столбики! – в ужасе охнула баба Тоня.
– Вот эти самые! – бригадир кивнул на сброшенные в стороне бетонные столбы, на которых держался весь забор.
– Кларка! – взвыла бабка.
Но Буханова ее не слышала. В этот самый момент она отчаянно подавляла бригадира строителей своим авторитетом, в смысле, прелестями – сверкающими глазами, выдающейся грудью и навевающими недвусмысленные фантазии не менее выдающимися бедрами. Всю эту агрессивную красоту тот наблюдал с прищуром и преображавшей его грубоватое лицо ухмылкой, так же весьма однозначной. Такое подавление его определенно пёрло.
– Я вас последний раз по-хорошему прошу, - промурлыкал бригадир, - освободите территорию и разойдемся без драки. Вот оно вам надо – с олигархами связываться. У нас работа!
– У вас разбой! – закричала Антонина Васильевна. – Игорь! Звони давай в полицию, чего стоишь! Пускай арестовывают!
– БабТонь, - подала голос вместо Гарика Женька, наблюдающая искры, вспыхнувшие между Кларой и бригадиром. И ловила себя на удивительной, совершенно несвойственной ей мысли: она завидует. Да-да, завидует той химии, что рождается прямо у нее на глазах, - результат может оказаться прямо противоположным. Арестуют… других.
– И пусть арестовывают! Дойдет до суда – я им всем все скажу! – бушевала Антонина Васильевна. – Вздумали простой народ притеснять, чтоб им пусто было.
– Кхе-кхе! – вставил свои пять копеек Андрей Никитич, обращаясь к бригадиру. – Может быть, вы нам бумагу-то свою покажете, а? А то вдруг никакой бумаги нет, а вы тут устроили.
– Ничего мы не устроили! У меня приказ!
– Что мне его бумага? Бумага-то что? Их сколько хочешь напечатать можно, - прокричала баба Тоня. – Только покажи мне свою бумагу, я тебя ее съесть заставлю, понял? Вызывайте полицию, вяжите нас, а мы свою землю не отдадим! – и неожиданно запела:
– Никто не даст нам избавленья: Ни бог, ни царь и не герой. Добьёмся мы освобожденья Своею собственной рукой.– Если она не уймется, нам точно придется ей на адвоката сбрасываться, - сказала Женя отцу.
– Можно я не буду? Я монархист! – похохатывала Юлька.
– А это тут причем? – удивилась Женька.
Вместе с ней заговорил и Климов, нарисовавшийся рядом: