— Что за хрень?! — это был крик комсомолки, которую товарищи звали «Юлькой».

Я не стал вставать, вместо этого наоборот, прилег. Спущенные колеса все еще кое-как держали остов фуры над дорогой. Через щель между днищем машины и асфальтом я мог четко видеть человеческие ступни, обутые в резиновые сапоги и нижнюю часть ног, одетых в камуфляжные штаны, примерно в том месте, где должен был, судя по направлению крика, находиться командир комсомольцев. Прицелившись в правую ногу, я сделал выстрел. Обостренное «Валькирией» зрение четко зафиксировало, как пуля проходит через ногу в районе щиколотки. Услышал болезненный крик. Увидел, как человек, пораженный взрывом боли у себя в ноге, валится на асфальт. Сделал еще один выстрел, метя лежачему в корпус. Услышал еще один стон. Это был последний патрон.

— Какого хера?! — орала в панике «Юлька».

— А-а-а… сука… — стонал от боли валяющийся по полу командир. — Меня подстрелили!

Петька был все еще жив, хоть и истекал кровью — ворочался, стонал. Для надежности стоило прикончить его, но я почему-то не стал. Просто сдернул у него с шеи ремешок, который удерживал автомат. Сдвинул переключатель режима огня в положение одиночных выстрелов. И бесшумно скользнул вдоль борта фуры, смотрящего в сторону обочины, надеясь обойти ничего еще не понявшую девку сзади.

— Не подходите, мрази! — завопила комсомолка, в голосе которой явственно прорезался страх. — Я эту шмару сейчас порешу прямо тут, поняли?!

— Нет, пожалуйста! — это взмолилась ее пленница, которую, судя по сдавленному голосу, держали за горло.

— А-ну заткнись, дрянь!

Я выскользнул из-за фуры, надеясь, что комсомолка окажется повернута ко мне спиной. Но в этот раз удача была не на моей стороне. Буквально в пяти шагах от себя я видел бледное лицо Марички, которую сжимала за горло худая девичья рука. У виска девушки застыло дуло пистолета, который ощутимо дрожал вместе с держащими его пальцами. Лицо Юльки выглядывало из-за плеча пленницы, которой она пыталась прикрываться как живым щитом. Она оказалась удивительно низенькой и совсем юной, лет шестнадцать-семнадцать, не больше. Лицо покрывали подростковые прыщи, мышиного цвета волосы были забраны сзади в «конский хвост».

— Не подходи, сука! — завопила она. — Бросай ствол!

Я навел прицел на ее лицо, но сразу убедился, что даже на таком крохотном расстоянии выстрел будет слишком неверным. Риск убить пленницу был очень высок. Впрочем, «Валькирия» в моей крови вопила, что это, в сущности, не проблема. На этом задании у меня нет задачи спасать пленных. Это не мое предназначение. Я — легионер. Я — мясо. И я здесь, чтобы убивать.

Маричка смотрела на меня с отчаянной надеждой, которая быстро трансформировалось в отчаяние. Она видела это выражение в моих глазах. Чувствовала в них безразличие, холод. Понимала зарождающееся в моем сознании решение. Но ничего не говорила. Ужас парализовал ее. Закусив дрожащую губу, она закрыла глаза.

— Бросай! Бросай, сказала! — едва не плача, продолжала голосить Юлька, с трудом удерживая пистолет в дрожащей руке. — Я ее сейчас прикончу!

— Нет, — медленно качая головой, ответил я по-русски, встречаясь ледяным взглядом с глазами комсомолки.

Слова давались мне с трудом, они казались лишними. Существовало другое, более простое решение. Но что-то удерживало меня от него.

— Это ты бросай, — выдавил из себя я. — Это твой единственный шанс остаться в живых.

Даже не знаю, сработали ли бы слова без зрительного контакта. Но в моих глазах она прочитала очень многое.

— Врешь! — с деланной бравадой, за которой легко проглядывался страх и отчаянная надежда, всхлипнула Юлька. — Ты все равно меня убьешь!

— Нет. И твои товарищи еще живы. Их еще можно спасти, если перевязать.

— Ты врешь! Я тебе не верю!

— Или так, или ты труп. Выбирай. Я считаю до трех.

— Да пошел ты!

— Раз.

— Я не верю тебе!

— Два.

— Постой!

С того момента, как комсомолка убрала ствол от виска пленницы, и Маричка вырвалась из ее рук, этот бой был окончен. Я не дал ей времени передумать — резко рванулся вперед, грубо оттолкнул прочь Маричку и двинул девчонку прикладом по голове.

— Не надо, пожалуйста! — рыдала она по-русски, совершенно утратив волю к сопротивлению. — Я не хотела ничего вам делать, меня заставили!

Маричка, едва-едва не распрощавшаяся с жизнью, заслуживала, должно быть, сейчас моего внимания или хотя бы доброго слова. Но моими действиями руководила «Валькирия», а не сентиментальность. Поэтому я даже не обратил на нее внимание. Заряда энергии в моей крови хватило ровно настолько, чтобы завершить все необходимое. Прежде всего — тщательно связать ноги и руки за спиной у плачущей Юльки, утратившей всю свою браваду и умоляющей не убивать ее, и затащить ее в заднюю часть внедорожника, на котором приехали комсомольцы, превращенную в клеть для арестантов. Затем — осмотреть салон внедорожника, вынуть ключ зажигания и убедиться, на всякий случай, что в салоне нет оружия, к которому даже теоретически можно дотянуться из-за решетки. После этого оставалось методично собрать все оружие, ценное снаряжение и средства связи комсомольцев.

Добыча оказалась добротной: два старых-добрых автомата системы Калашникова довоенного российского производства — АК-12 и АН-94 калибра 5,45 миллиметров, два почти столь же старых китайских 9-миллиметровых пистолета «тип-100», совсем проржавевший китайский помповый дробовик «тип 97-1», большое количество боеприпасов, подсумок с ручными гранатами, рюкзаки со снаряжением. Качество оружие и снаряжения было посредственным, евразийцы отдавали комсомольцам лишь все списанное и ненужное, но в данной ситуации жаловаться не приходилось.