Вопреки моим ожиданиям, пикник в компании однокурсников Джен оказался не таким уж провальным и заунывным мероприятиям. Хлопоты, связанные с установкой палаток и рубкой дров, позволили мне присмотреться к ребятам и убедиться, что они, в сущности, не так плохи. Ширен по достоинству оценила мое умение рубить дрова, приобретенные за долгие годы топки печи в Генераторном, да и мое имя показалось ей «прикольным». Кит и Лола принесли с собой колонку и врубил очень даже приличный плейлист, в котором было даже немало песен моей любимой группы «Salvation». Небольшая непонятка возникла, конечно же, с Тимом, во время установки палаток, когда из определенных его недовольных намеков я понял, что он собирается спать в одной палатке со мной.

— Нет, дружище, это вряд ли. Мы будем с Джен, — улыбнулся я.

— М-м-м, Димитрис, но дело в том, что мы не рассчитывали… — Джен, к моему удивлению, сильно смутилась. — Понимаешь, Кит и Лола будут вместе, а Тим ведь не может ночевать с Ширен…

— Вот тут-то и пригодится моя «лишняя» палатка, — не растерялся я. — Мы с тобой заночуем в ней, а ты свою отдай Тиму — вот ребус и решен.

Я чувствовал, что за смущением Джен стоит нечто большее, чем просто опасение неудобств для Тима и Ширен. Скорее всего, она не была уверена, что мы с ней готовы к тому, чтобы ночевать под одной крышей. Однако девушка так и не решилась сказать это вслух и без особого сопротивления покорилась моему легкому напору. Моя палатка была выставлена на небольшом возвышении в стороне от остальных трех, засвидетельствовав мою маленькую победу и повергнув Тима в мрачное бурчащее настроение.

Часа полтора мы провели на пляже у озера, купаясь и перебрасываясь водяным мячом. Мне было немного жаль Тима, который сидел на своем кресле на берегу, подставив искусственному солнцу белесый торс с большой, как у женщины, грудью, потягивал пиво из принесенного с собой морозильника (это уже третье для него, кажется) и ожидал, когда кто-то из игроков из жалости бросит ему мяч — совсем легко, чтобы он уж точно смог поймать.

Однако намного больше внимания я уделял Джен, улыбающейся, раскрасневшейся и радостно прыгающей за мячом. Ее нежная белая кожа с веснушками была покрыта капельками. У нее были стройный ножки и плоский животик, а белый купальник приоткрывал взору небольшие подтянутые груди. Глядя на них, я вспоминал груди Рины Кейдж, единственные виденные мною за все это время, да и то лишь несколько секунд — большие, округлые, светло-шоколадные с крупными коричневыми сосками. Я пытался припомнить, как выглядят груди Джен (ведь несколько раз она показывала мне их во время наших виртуальных свиданий), но в памяти появлялись лишь сиськи Рины. Жизнь в интернате зд`oрово притупляет воображение.

Несколько раз во время купания я оказывался рядом с Джен, приобнимал ее, раз или два взял на руки. Я чувствовал, как ее тело покрывается мурашками от моих касаний. «Нам так много надо обсудить», — сказала она мне во время одной из передышек во время игры. Я не решился сказать ей, что мне не особо хочется что-то обсуждать. Мне хотелось прямо сейчас поднять ее на руки и унести в свою палатку, где мы с ней будем вдвоем, вдали от посторонних глаз, и там провести следующие двое суток, причем отнюдь не в разговорах.

«Неужели она не чувствует то же, что и я?» — недоумевал я. Похоже, что нет. У девушек все устроено иначе, у них на первом месте стоит романтика, разговоры о любви и прочая чепуха, а слово о сексе, сказанное не в нужный момент или неправильным тоном, может смутить их или возмутить. Среди них мало таких экземпляров, как Рина. Пора мне вспомнить джентльменские манеры и перестать пялиться на нее, как голодный дикарь — а не то все испорчу.

Взяв себя в руки, я заставил себя окунуться в атмосферу общего веселья, практически не натянутого (если не считать Тима, да и тот после четвертой банки пива начал улыбаться), старательно делая вид, что после 448 дней за стенами интерната, где было полно спорта и огромный бассейн, мне больше всего хочется искупаться и поиграть в мяч.

С приближением вечера (здешнее искусственное освещение повторяло естественную перемену дня и ночи) мы перебрались к палаткам и разожгли костер. Кит достал из походной морозилки бутылку сухого вина, но я отказался и присоединился к Ширен, которая пила лишь сок. Под треск костра, над которым жарилась на вертеле сочная саранча, Кит наконец начал бренчать на гитаре — и, к моему облегчению, весьма сносно.

— Итак, — Тим смачно отрыгнул после шестой или седьмой банки пива.

Красные щеки и осоловевшие глаза ясно говорили о том, что парень достаточно пьян.

— Ты, значит, типа в интернате учишься? Сиротка?

Не могу сказать, что мне так уж сильно хотелось обсуждать эту тему, да еще с ним. Но рано или поздно это должно было произойти, так что я принял этот поворот разговора стоически.

— Да, я учусь в «Вознесении». Но я не сирота.

— Я слышал, туда берут только сирот или дикарей, которых отловили на пустошах.

— Для меня сделали исключение, — ответил я.

Почувствовав, что все смотрят на меня и, видимо, желают услышать обо мне больше, я неохотно объяснил:

— Я жил вместе со своей семьей в Генераторном, в Центральной Европе. Планировал поступить в вуз в Сиднее, когда окончу школу. Но потом началась война, и мне пришлось уехать раньше.

— Ах, этот ваш «Альянс», — осклабился Тим. — Вы же там ненавидите нас и мечтаете быть независимыми. Так какого лешего было сюда переться?..

— Ты не прав, Тим! — довольно резко осадила его Дженет. — Люди в Европе не хотели никакого Альянса, их просто обманули. Ты же видел, что произошло в Турине и в других местах!