— Куда? Куда следовать?! — тяжело дыша, переспросил я. — Меня никто не предупреждал, что мне будут запихивать какую-то дрянь в голову. А что будет дальше?! Знаете, что: к черту ваш интернат. К черту ваш Сидней! Выньте из меня эти штуковины, доставьте в аэропорт — и я отправлюсь домой.

— Ты не можешь никуда отправиться, — покачала головой она. — Ты несовершеннолетний. С того момента, как твой поручитель передал тебя под опеку муниципалитета, именно муниципалитет, в лице нашего специнтерната, является твоим попечителем.

— Что за чушь?! У меня есть родители, и они бы никогда не позволили…

— Твои родители числятся пропавшими без вести, не так ли? — напомнила мне Каммингз.

— Но какое вы имеете?..

— Послушай-ка меня, парень. Не надо вести себя так, будто кто-то отнял тебя у семьи и привез сюда из Европы с мешком на голове. Ты приехал сюда, намереваясь получить резидентский статус, и твой покровитель ходатайствовал, не без твоего ведома, за твое зачисление сюда. Тебя предупреждали, что здесь есть определенные правила, которые ты обязан будешь выполнять. Так в чем же ты видишь проблему?!

— Я… — протянул я упавшим голосом. — Я просто…

— Парень, эти маленькие штучки в твоей головке — это тот же коммуникатор, ничего больше, — заговорил врач. — Это сейчас модно. Частные клиенты платят большие деньги за такие штуки. А тебя ею обеспечил муниципалитет. Поверь, жаловаться нечего.

— Но как… как оно работает?

— Просто коммуникатор, который всегда с тобой. Нанороботы, подключенные к твоим нервным окончаниям, принимают и передают сигналы по высокочастотной связи. Мы сможем передать тебе сообщение, и ты услышишь его в ухе или увидишь его на своей сетчатке. Сможешь ответить — и мы тебя услышим. Вот и все.

— Вы хотите сказать — голоса в голове?! — по моему лицу катился пот. — Картинки перед глазами?! Да это… просто сумасшествие какое-то! Неужели нельзя обойтись простым коммом? А как… как я смогу контролировать, что я хочу передать вам, а что просто сказать?

Ответ я прочитал на ее лице, и мне стало совсем дурно.

— Подождите-ка. Подождите! — мое лицо исказила нервная улыбка. — Вы хотите сказать, что вы будете слышать… все, что я слышу своими ушами? И… видеть все, что я вижу своими глазами?! Господи. Я просто в это не верю!!!

— Это и средство контроля тоже. В том числе, — не стала отрицать Каммингз. — Ты находишься под нашей опекой, и мы имеем право контролировать твои действия. Как любой родитель имеет право следить за поведением ребенка. Ты ведь говорил профессору Петье, что для тебя не составляет проблемы следовать правилам? Ну так и следуй им. До тех пор, пока ты будешь делать все по правилам, никаких проблем не будет. А если ты их нарушишь — не обессудь. Все честно.

— Я не вижу ничего честного в том, что вы будете пялиться на мой член, пока я мочусь!

— Наш педагогический коллектив состоит из высокоморальных людей, и мы соблюдаем кодекс профессиональной этики. Никто не станет наблюдать, как вы мочитесь.

— Но это!..

— А теперь, будь так добр, прекрати пререкания, возьми свою униформу и оденься. Я и так потратила на тебя больше времени, чем следует! Сейчас я проведу тебя туда, где ты будешь жить. После обеда у тебя назначены вступительные тесты, а затем будет собеседование с заведующим по воспитательной работе, и ему ты сможешь задать свои вопросы.

— Я не уверен, что хочу идти с вами.

— Значит, мне все-таки стоит попросить моего коллегу из СБ помочь вам? — она подняла бровь.

Охранник за ее спиной, видимо, ожидал такого поворота событий. Он отслонился от дверного косяка и красноречиво положил руку на пояс, на котором болталась длинная резиновая дубинка. На его ужасном лице мелькнула улыбка, более похожая на гримасу.

Сжав зубы, я вырвал из рук Каммингз пакет с формой и, придерживая у бедер покрывало, шмыгнул было в сторону раздевалку — но охранник явно не собирался посторониться, чтобы пропустить меня.

— Не сюда, — Каммингз указал на другую такую же дверь в другом конце кабинета.

За этой дверью оказалась такая же точно раздевалка, но оборудованная вешалками для одежды и зеркалами. Дверь за моей спиной сразу же закрылась. Я в сердцах бросил пакеты с двумя комплектами униформы прямо на пол.

Десять минут спустя на меня смотрел бледный от волнения парень, чье постное выражение лица хорошо шло к темно-серому жилету с черными пуговицами и гербом «Вознесения» на груди, застегнутому поверх светло-серой рубашки с черным воротником. Пальцы несчастного то и дело хватались за голову, взъерошивая волосы, и неловко касались правого глаза. Сжимая зубы, я с недоверием и враждебностью смотрел на черный зрачок, из которого за мной пристально следил чужой взгляд. Эта мысль была совершенно невыносима, и при этом настолько же невероятна, так что я начинал сомневаться, не сплю ли я вообще.