О том, что здесь обитают четыре человека, мало что напоминало. В комнате царил идеальный порядок. Постели были застелены так, словно на них никто никогда не спал. Комнатные сандалии не валялись под кроватями, а стояли на специальной стойке у двери. Ни на одном стуле не висела ничья одежда. Не были разбросаны носки и трусы. На столах не было недоеденной еды, полупустых бутылок с газировкой или еще чего-то подобного, что в моем понимании являлось нормой для общежития.

Комнату украшали несколько голографических плакатов, но не было похоже, чтобы они появились здесь по желанию кого-то из учеников. Как и плакаты в коридоре, каждый из них, очевидно, имел определенную воспитательную цель.

«Встречают по одежде, провожают по уму» — гласил большой плакат с рисунком-анимацией, изображающим улыбающегося, безукоризненно одетого ученика интерната, держащего в руке книгу. Ученик поворачивался разными боками, чтобы все могли убедиться, что он одет безупречно. Не менее дюжины стрелочек с циферками указывали на различные детали его одежды, а сбоку мелкими буквами шло подробное описание правил ношения униформы.

«Добрый товарищ — не тот, кто потакает слабостям, а тот, кто помогает стать сильнее!» — глубокомысленно сообщал плакат, на котором один рисованный ученик с суровым видом грозил пальцем второму, выглядящему пристыженно.

Дань уважения получили и учредители «Вознесения» — посвященные им плакаты виднелись на видном месте над столом.

«Фонд Хаберна. Спаси и сохрани!» — гласил плакат с изображением герба, хорошо знакомого мне по маминой работе: крепкой мужской ладони, нежно сжимающей тоненькую ручку младенца.

«Смарт Тек». Разум на службе человечества» — было написано на огромном цветном плакате, изображающем также хорошо знакомый земной шар, обвитый тремя синими кольцами.

«Мы — это Содружество! Содружество — это мы!» — утверждал третий плакат. На нем были нарисованы держащиеся за руки, улыбающиеся люди на фоне земного шара четверо подростков: высокий блондин-европеец, раскосый паренек-японец, девушка-негритянка и латиноамериканка.

Дверцу холодильника венчал забавный плакат с изображением перечеркнутого большой красной чертой толстячка, с хитрым лицом пробирающегося куда-то при лунном свете. «Ночное обжорство — медленное самоубийство!» — гласила надпись на нём.

Больше всего, однако, меня поразил красочный цветной плакат-анимация, висящий прямо над одной из кроватей. «ВОЗНЕСИСЬ!» — призывала надпись на нем. Плакат изображал странную картину: бурлящая коричневая грязь, пускающая пузыри, под ласковыми лучиками утреннего солнца. Что-то неопределенное заворочалось в грязи, и вдруг выпорхнуло из нее, зависнув в воздухе безобразным комком бесформенной грязи. Но комок вдруг завертелся, вокруг полетели брызги — и я с изумлением увидел очистившегося от грязи улыбающегося ребенка с белыми ангельскими крылышками и светлым нимбом над головой. Счастливо улыбнувшись, ангелочек взмахнул крыльями и устремился к солнцу.

У самого окна находился интерактивный плакат-анимация, озаглавленный «Наша комната». Сейчас он транслировал десятисекундное видео, на котором пятеро улыбающихся парней в ученической форме выстраивались, обнимая друг друга за плечи, на фоне окна пятой комнаты. «2076» — гласила надпись в углу экрана. Ниже маленькими буковками были перечислены фамилии тамошних обитателей комнаты. Судя по всему, этот плакат можно было пролистать дальше, аж до первых обитателей комнаты — все они оставили после себя такое же веселенькое видео.

— Значит так, слушай меня, малый. У нас здесь очень строго с порядком, — зайдя в комнату следом за мной, объяснил Стэнли. — Я сейчас активирую «домового», он тебе все расскажет.

— Активируешь что? — не понял я.

— Сейчас увидишь. Твоя кровать — вон та, второй этаж.

Он указал на кровать, над которой висел плакат «Вознесись!»

— А другую можно? — поморщился я.

— Не ной. Эта свободна, остальные заняты. Теперь это твоя кровать. И ты должен следить, чтобы она всегда была в порядке. Застилать ее нужно правильно. Показываю один раз. Смотри внимательно! Запоминай!

Словно зачарованный, я глядел, как дежурный доведенными до автоматизма движениями, с виртуозностью фокусника, превращает незастеленную кровать (голый матрас, накрытый серым покрывалом и подушкой без наволочки) в застеленную. Каждое движение его пальцев было четким, осмысленным. Казалось, что он проделывает нечто чрезвычайно важное — настолько, что неизвестно, как сложилась бы судьба мира, если бы он оплошал.

Я был с детства приучен к аккуратности — мама никогда не позволяла мне создавать в комнате беспорядок. Но от этого зрелища из моих уст невольно вырвался тяжкий вздох.

— Это обязательно делать именно так? — спросил я страдальчески, когда он закончил. — Или достаточно, чтобы все было просто аккуратно?

— Именно так, — кивнул парень, удовлетворенно глядя на наведенную им красоту.

И вдруг он одним движением рук совершенно безжалостно сбросил все это прямо на пол.

— Теперь ты, — велел он.

Покачав головой, я взялся за дело. На мой взгляд я сделал все очень даже неплохо, хоть и не так быстро, как Стэнли. Но когда я повернул к нему голову, дежурный отрицательно помотал головой и снисходительно махнул рукой.