— Будет, будет тебе, мой юный друг, — Петье, смущённо улыбнувшись, встал из-за стола, подошёл ко мне и подал руку. — Встань с пола. Здесь не церковь, чтобы молиться. А ты, согласно результатам твоего тестирования, не веруешь в Бога, так что не надо заклинать меня его именем.

— Сэр, я…

— Давай же, встань, — Петье едва ли не силой поднял меня с колен и усадил назад на стул.

Затем вручил мне упаковку бумажных салфеток.

— На вот, приведи себя в порядок.

— Пожалуйста, сэр…

— Больше ни одного слова «умоляю» или «пожалуйста», Сандерс, — предупредил меня заведующий по воспитательной работе. — А не то, ей Богу, я прокручу запись этого твоего поведения перед твоим новым отрядом. Прелестное зрелище: староста отряда, лоб метр восемьдесят семь высотой, боксер, хнычет, стоя на коленях на полу.

Чувствуя ненависть к себе и ко всему миру, я вытер с лица слезы, силясь успокоиться.

— Надо будет порекомендовать тебя пастору Ричардсу для участия в постановках библейских сцен. У тебя, оказывается, прекрасные актерские данные, да еще и истовая вера вдруг проснулась, — усаживаясь назад за стол, хихикнул Петье.

Подождав некоторое время, чтобы я взял себя в руки, он продолжил:

— Мне очень жаль видеть то, что я вижу, Сандерс. Ведь это означает, что за девяносто дней твоего пребывания в этих стенах ты практически ничему не научился. Я ожидал от тебя большего. Я ожидал, что ты осознаешь наконец, что вокруг нет твоих врагов, за исключением тебя самого. Тебя и твоего прошлого, которое тянет тебя на дно, не позволяя вознестись над своей прежней жизнью. Но, видимо, мои ожидания были завышены. Ничего. У нас еще есть время. И мы это исправим.

— Вы никогда не заставите меня забыть своих родителей, сэр. Всем было бы лучше, если бы вы не скрывали от меня правды о их судьбе. Если бы я точно знал, что с ними все хорошо… или наоборот… я бы мог сосредоточить все свои силы на учебе. И от этого все бы только выиграли!

— Я так не думаю, Сандерс. Но это неважно. Я ничего от тебя не скрываю. И ничего тебе не запрещаю. Все равны перед лицом закона. Если ты выполнишь условия, необходимые для получения такой привилегии, как связь с внешним миром — эта привилегия будет тебе дана. Ты сам кузнец своей судьбы.

— Но в ваших силах снять с меня последнюю дисциплинарку.

— У тебя два неснятых взыскания, Сандерс: один обычный выговор и один особо строгий, который ты получил за свою выходку с попыткой передачи сообщения через Энди Коула.

— Особо строгий?! Но сэр…

— Абзац второй пункта 16 и пункт 25 Процедуры № 25, регламентирующей условия связи с внешним миром, Сандерс, статьи 54, 213 и 215 Дисциплинарного устава, — Петье развел руками, мол, что поделаешь, закон есть закон.

— Но сэр…

— Никакие «но сэр» не способны снять с ученика особо строгий выговор, Сандерс. Они даже обычный выговор не снимут.

Тяжело вздохнул, я в отчаянии опустил голову.

— Я был очень доволен твоим поведением после возвращения из спецгруппы, Алекс. Но заряда твоего исправления хватило всего лишь на двадцать два дня — и ты совершил новое грубое нарушение. Что же мне с тобой делать?

Вздохнув и глянув на меня лучезарным взглядом своих огромных глаз, и, кажется, оставшись довольным моим совершенно уничтоженным состоянием, куратор примиряюще сказал:

— Давай так. Ты должен продержаться без единого взыскания до 30 августа. Сорок девять дней. Идет?

— Это нереально, — выдохнул я.

— Еще как реально. У меня были ученики, которые не получали взысканий целый год. Что тут вообще сложного? Надо всего лишь неукоснительно соблюдать правила.

«Попробовал бы сам соблюдать миллион этих дурацких правил, ублюдок!»

— Это честная сделка, Сандерс. Сорок девять дней образцового поведения — и перед началом учебного года я позволю тебе тридцать минут поговорить с Робертом Ленцом. Который, кстати, уже добрую дюжину раз запрашивал разрешение на связь с тобой. И мотивировал это, в том числе, и появлением новостей о твоих родителях.

Встрепенувшись, я устремил на Петье недоверчивый взгляд. Он в ответ подмигнул.

— Соберись, Алекс. Все в твоих руках.

16 июля 2077 г., пятница. 93-ий день.

Вскоре после отъезда выпускников наступило время прибытия основной части абитуриентов: шестидесяти одного «дикаря» и тридцати шести «сирот», парней моего возраста, которым с 1-го сентября предстояло пополнить ряды вознесенцев, став первокурсниками.

Новички заполнили опустевшие общежития, затравленно оглядываясь в них, совсем как я, оказавшись тут в первый раз. Глядя на этих несчастных, еще не подозревающих, во что они вляпались, я чувствовал себя матерым старожилом.