«Ты издеваешься», — подумал я в отчаянии, не сумев сдержать улыбку. Фантазия заработала со скоростью экспресса. Я вдруг ощутил давно забытое чувство, с которым кровь приливает в нижнюю половину моего тела и мужское достоинство начинает распрямляться и натягивать брюки. Думать становилось тяжелее. Кажется, я даже вспотел. Но девушка, позабавившись отразившимся на моем лице смятением, с сожалением вздохнула и написала:

«Не волнуйся, малыш. Понимаю, что не прокатит. Я бы на многое пошла ради хорошего перепихона. Но не на долбанный карцер. Я уже этого дерьма отведала всласть. Как-то две недели там проторчала. Хуже дерьма нет на свете».

Тяжело вздохнув, я кивнул, и как-то по-новому с пониманием посмотрел на собеседницу. Вот уж не думал, что в этой грубой, пошлой и циничной девке я встречу родственную душу, озабоченную теми же проблемами, что и я, которая так же тяготится заключением в проклятом интернате.

«Я 24 дня там был», — написал я. — «Тебе тоже снилась разная херня?»

Рина лишь кивнула, раздраженным взмахом головы, дав понять, что не намерена обсуждать эту тему.

Оглянувшись, я заметил, что Поль и Бетти отстали от нас по меньшей мере на триста метров, а остальные ученики, решившие этим жарким днем совершить моцион вокруг озера — еще дальше. Впереди, в полусотне метров от нас был небольшой кустарник, в котором, как я знал, любили отсиживаться парни из нашего отряда, сачкуя во время трехкилометрового кросса.

— Ух. Ну и жара Может, стоит передохнуть и подождать Поля с Бетти? — спросил я, отирая со лба потом. — А то еще солнечный удар хватим.

«Если зайдем вон за тот куст — покажешь мне сиськи?» — набрал я на комме.

Поглядев на меня левым глазом и дразняще ухмыльнувшись, Рина набрала на «пип-бое»:

«У меня классные сиськи. Увидишь — не забудешь. Вам там что, дрочить разрешают?»

— Хм. Быстро же ты устал, парень, — насмешливо произнесла она вслух.

«Нет, выписывают дисциплинарку и позорят перед всем отрядам. Но мне плевать».

— Что ж, — протянула Рина задумчиво. — Ну давай упадем там, передохнем.

25 октября 2077 г., понедельник. 195-ый день.

Как и следовало ожидать, воскресная встреча не принесла никому из ее участников ничего хорошего.

У Поля с Бетти «дружбы» так и не сложилось. Несостоявшаяся пассия Паоло Торричелли была смертельно обижена, что я — объект ее тайной страсти, ради которого она, вопреки предостережениям подруг, согласилась на рискованную встречу — обделил ее своим вниманием в пользу однокурсницы, которую она считала уродиной и дурой.

Ни с кем не попрощавшись, она в слезах отправилась в общежитие, где (об этом я узнал лишь утром в понедельник), поревев немного в подушку, написала подробный донос своей кураторше, из которого следовало, что Рина, чуть ли не угрожая ей физической расправой, подбила ее встретиться с двумя парнями, которые к ним «домогались и вели себя откровенно неприлично».

Ночью с воскресенья на понедельник я тщетно пытался заснуть. До двух часов ночи я ворочался, мучась жаркими мыслями о смуглой девичьей коже на фоне зеленых зарослей эвкалипта. В два часа ночи я в конце концов сдался и отправился в туалет, тщетно понадеявшись, что мне удастся скрыть свои истинные намерения под видом исправления малой нужды. Довести начатое до завершения я так и не успел — проклятый ИИ, как всегда, оказался умнее. Последовала ночная побудка всего общежития и прилюдный позор.

Поль, получивший, как и я, особо строгий выговор (для него это была первая столь серьезная мера взыскания), затаил на меня смертельную обиду, обвинив меня не только в постигшем нас наказании, но и в своей неудаче с Бетти, которую, как он втельмяшил себе в голову, я якобы специально очаровал и пытался у него отбить. С того дня, как Кито публично отчитал и унизил нас перед всем отрядом, наши с ним отношения стали совсем прохладными. Стоит ли говорить, что ни о каких дальнейших встречах с девчонками не могло идти и речи?

Я дал себе зарок больше не беседовать с Риной. Один взгляд на нее воскрешал во мне скользкие, жаркие фантазии, появление которых в моей голове грозило новыми позорными наказаниями. Видимо, и она испытывала похожие чувства. Я слышал, что ее кураторша оказалась к ней даже суровее, чем Кито ко мне, и влепила бедняге три дня карцера и шестимесячный спецкурс по лечению от нимфомании.

И все же, вопреки всем постигшим нас бедам, 194-ый день своего заточения я вспоминал, как один из самых лучших, и грел себя мыслью, что я чуть ли не единственный из всех двухсот парней в интернате, кто не так давно видел живую, настоящую женскую грудь.