Совершенно ясно, что причиной вызова может быть лишь вчерашний случай во время парко-хозяйственных работ. А ведь я начал было уже надеяться, что никаких последствий не будет. Когда вчера во время вечерней планерки я по просьбе всего отряда задал Кито вопрос о полицейских конвертопланах, он в ответ лишь буркнул, что администрацию интерната не ставят в известность о полицейских операциях, и эти операции совершенно нас не касаются. Я понадеялся, что на этом тема была исчерпана. Оказывается, я поторопился.

По пути в кабинет куратора я переглянулся с Шоном и он беззвучно прошептал одними губами: «Поль?» Я в ответ пожал плечами. Конечно, это может быть не связано с Полем. И один Бог знает, как многое он наговорил.

Наши шаги гулко отдавались в пустом коридоре — все сейчас были на уроках и стояла тишина. Быстрее, чем мне хотелось бы, мы оказались у кабинета Кито. Я постучал в дверь.

— Войдите! — донесся оттуда сварливый голос нашего мучителя.

Мы опасливо зашли. Лысый японец, насупившись, восседал за столом. Жалюзи в кабинете были задернуты. Царил полумрак. Атмосфера здесь была весьма зловещей — безо всяких кактусов и семейных фотокарточек. Кито был не из тех, кто пытается казаться человечным.

Я старался сохранять спокойствие. В конце концов, я провел тут 278 дней без надежды на досрочное освобождение или на связь с внешним миром. У меня не осталось практически ничего, что можно еще отнять, разве что те крохи свободы, которые отличают повседневную жизнь интерната от прозябания в карцере, а также должность старосты отряды и путевка на юношескую олимпиаду по боксу этим летом, но ими я не так уж сильно дорожил.

«Будь что будет», — обречённо подумал я.

Парфенов, зашедший последним, тихо прикрыл за собой дверь. Единственный гостевой стульчик в кабинете, на котором я ожидал увидеть Поля, пустовал. Однако Кито, конечно, не предлагал никому из нас присесть. Такой привычки за ним никогда не водилось.

— Итак, вы пришли? — подняв голову, спросил Кито так, словно у кого-то из нас был выбор. — Что ж, хорошо. Посмотрим, хватит ли у кого-то из вас мужества признаться во всем честно.

По нашим телам невольно пробежали мурашки. Лишь толстокожий Ши даже бровью не повел. Сережа Парфенов судорожно вздохнул. Шон с картинным недоумением глянул на меня, словно спрашивая, знаю ли я, что имеет в виду куратор. Я пожал плечами.

— Играем в молчанку? Или вы думаете, что все это сойдет вам с рук? — спросил Кито притворно мягко, но в глазах отражалось истинное садистское настроение куратора.

— Сэр, мы не совсем представляем, по какому поводу мы вызваны к вам, — решился произнести первые слова я.

Повисла тяжелая тишина. Японец остановил на мне угрюмый, злой и неприязненный взгляд, в котором не было ни сочувствия, ни понимания. Он вообще не проявлял подобных чувств к ученикам.

— Значит, добровольно никто не признает вины. Что ж, я от тебя этого и не ожидал, Сандерс. Ты и вчера был неразговорчив. Как ты там отозвался о ситуации? «Это очень странно и тревожно», — передразнил он меня с ноткой ненависти в голосе. — Да, у тебя, в отличие от твоих подопечных, хватило осторожности сохранять хоть немного политкорректности. Но этого недостаточно, чтобы обелить тебя. Особенно учитывая, что ты — староста отряда.

Я наделся, что из-за рева двигателей нанодинамики, установленные в наших ушных раковинах, не смогут качественно записать тот импульсивный разговор. Видимо, все-таки смогли.

— Сэр, позвольте мне объяснить. Я просто…

— А вот Хон был куда более откровенен, — куратор остановил тяжелый взгляд на Ши. — Свои извращенные фантазии о нанесении воспитателю телесных повреждений и оскорблении действием он озвучивал с искренним чувством. Но больше всего меня поразило, как у него хватило наглости открыто выразить свою ненависть к муниципальным властям и к Содружеству, открыто призывать к участию в массовых нарушениях публичного порядка. Ты хоть представляешь себе, Хон, какое наказание полагается за подобные деяния по муниципальным законам? Речь идет не о выговоре, молодой человек. И даже не о спецгруппе.

— Да не было такого! — фыркнул Ши. — Я сказал…

— А еще ты очень хорошо информирован как для ученика, который получает информацию только по разрешенным каналам, Хон. Думаешь, я поверю, что обычный шестнадцатилетний ученик, застигнутый врасплох, способен сосчитать огромную флотилию за несколько секунд. «Пять эскадрилий! Тридцать штук!» Поразительная точность, Хон! Откуда эти данные?! И для кого? Для террористов?!

— Каких террористов, сэр? — изумился я. — Разве в Содружестве есть террористы?

Кито злобно поднял вверх ладонь, не сводя сверлящего взора с Ши.

— Ты исключительно быстро и уверенно убедил товарищей в том, что полицейские якобы участвуют в подавлении беспорядков, устроенных иммигрантами, накаляя и без того нервозную обстановку и наталкивая наивных сверстников на антиобщественные мысли. Видно было, что ты давно готовился к чему-то подобному. Заготавливал речь. Надо же! Никто не способен был заставить Хона готовиться к урокам, но каждое нарушение дисциплины он готовит и продумывает тщательнейшим образом. Ты считаешь, что очень умен, Хон? Считаешь, что несколькими ловкими словесными оборотами, значение которых было без труда понято всеми присутствующими, ты обезопасил себя? Вынужден буду тебя разочаровать. Ты совсем не так умен, как полагаешь. И получишь ты ровно то, что заслуживаешь.