– -Ярроу, как ты смотришь на то, чтобы покончить с этой жизнью?

4

Позже Хэл не раз возносил благодарственные молитвы Сигмену за то, что тот удержал его от действенных проявлений ярости отчаяния, которая затопила его мозг в ответ на слова сандальфона. Вместо того, чтобы оцепенеть от ужаса, он стал лихорадочно соображать, как бы ему половчее развернуться, напасть на офицера, завладеть его пистолетом, который хоть и не был на виду, но обязательно должен был быть где-то под рясой, сбить его с ног, взять Макнеффа в заложники и прикрываясь им, как щитом, удрать.

Вот только куда?

В Израиль? В Малайскую федерацию? Обе страны достаточно далеко, но если ему удастся украсть корабль, или мягче говоря, реквизировать, расстояния уже не будут играть роли. Хотя даже если все это удастся, у него слишком мало шансов проскочить через заслон ПВО -- он слишком слабо разбирается в военной терминологии и кодах, чтобы попытаться их обдурить...

Однако, прокрутив за одну секунду у себя в голове все свои возможности и все возможные последствия, он обнаружил, что вся его отвага куда-то улетучилась. Наверное, не стоило пороть горячку. Во всяком случае, сначала надо узнать, в чем его обвиняют. А вдруг ему посчастливится доказать свою невиновность?

И тут Хэл увидел, что губы Макнеффа раздвинулись в улыбке:

– -Очень хорошо, Ярроу,-- сказал он.

Хэл не был уверен, что это дает ему право говорить, но он решил рискнуть, всей душой надеясь, что его смелость не рассердит уриэлита.

– -Что хорошо, сандальфон?

– -Что ты покраснел, а не побелел. Я вижу людей насквозь, Ярроу. Мне стоит лишь пару секунд посмотреть на человека, чтобы знать о нем все. И я вижу, что страх не сокрушил тебя после того, что я сказал. А ведь у очень многих на твоем месте затряслись бы поджилки. У тебя же вместо этого кровь ударила в голову: ты изготовился спорить, возражать, бороться.

Конечно, что-нибудь другой мог бы углядеть в подобной реакции не приличествующую случаю дерзость, а следовательно -многоложность.

Но что есть верносущность?
– - спрашиваю я. Этот же вопрос задавал проклятый брат Предтечи во время дебатов с ним. Понять это может лишь праведный.

Я -- праведен, в противном случае я не был бы сандальфоном. Шиб?

Хэл, стараясь дышать как можно тише и реже, только кивнул. Однако про себя он подумал, что Макнефф не такой уж хороший чтец человеческих мыслей, так как ни словом не обмолвился о том, что знает: Хэл раздумывал о применении грубого насилия.

А что, если он все-таки все понял? Но настолько мудр и праведен, что простил этот многоложный порыв?

– -Когда я спросил, как ты отнесешься к тому, чтобы покончить с этой жизнью,-- продолжал между тем Макнефф,-- я вовсе не имел в виду, что собираюсь отправить тебя к Ч. Хотя,-- он грозно сдвинул брови,-- твой МР показывает, что если ты и в дальнейшем собираешься придерживаться взятой тобой линии поведения, ты станешь кандидатом туда, причем в самом скором времени. Однако у тебя есть шанс исправиться. Если ты примешь мое предложение (абсолютно добровольно, конечно), ты попадешь в общество исключительно верносущных людей и не сможешь избегнуть их положительного влияния. "Верносущность порождает верносущность",-- так говорил Сигмен.

Хотя, может быть, я тороплю события. Прежде ты должен поклясться на этой Книге,-- он протянул Хэлу экземпляр "Западного Талмуда",-- что все, что ты здесь услышишь, ты ни при каких обстоятельствах не передашь ни единому живому существу. А если ты попытаешься предать церкводарство, то умрешь, но прежде еще подвергнешься пыткам.

Хэл возложил на "Талмуд" свою левую руку (в память о Сигмене, который, потеряв правую руку в юности, клялся всегда левой) и дал клятву, что его уста замкнуты навек. Во время клятвы он вдруг ощутил искреннее раскаяние в том, что возжелал прибить уззита и применить грубую силу к сандальфону. И как только он мог позволить своему темному "я" полностью подчинить себе все его помыслы? Ибо Макнефф был наместником Сигмена среди живущих, пока Предтеч путешествовал сквозь время и пространство, дабы подготовить счастливое будущее для своих последователей. Любое посягательство на персону Макнеффа можно было расценить как плевок в лицо Сигмену, а это было столь чудовищным деянием, что одна мысль об этом была невыносима.

Макнефф положил книгу на место и сказал:

– -Во-первых, я должен сообщить тебе, что приказ провести на Таити расследование истоков слова "очкец" ты получил по ошибке. Некоторые департаменты уззитов работают недостаточно слаженно, как должны бы. Сейчас причину этой ошибки расследуют, и после будут приняты меры, достаточно эффективные для того, чтобы подобные ошибки не повторялись впредь.

Уззит за спиной Хэла судорожно вздохнул, и тому сразу стало легче от мысли, что не он один здесь трясется от страха.

– -Один из иерархов заинтересовался твоим прошением на разрешение выезда на Таити, и зная, насколько высок уровень секретности этих островов, подал рапорт, после чего тебя и задержали. Но, изучив твое личное дело, я подумал, что ты можешь нам пригодиться, так как у нас образовалась вакансия в составе экспедиции.

Макнефф встал изо стола и принялся, сложив руки за спиной, расхаживать по кабинету. Хэл подумал, что бледно-желтый оттенок его кожи напоминает цвет слонового бивня, который он когда-то видел в музее вымерших животных. Пурпур капюшона лишь подчеркивал желтизну его лица.