Мэри даже села.

– -Ты что, хочешь сказать мне, что уриэлитов можно подкупить?!

– -Я никому и никогда не скажу ничего подобного,-- поспешил откреститься он.-- И я готов поклясться утраченной рукой Сигмена, что сказанное мной не содержало даже намека на подобную чудовищную многоложность. Я сказал лишь то, что необходимость церкводарству иногда может смягчить судей и дать еще один шанс.

– -Да кто же будет нам помогать!
– - воскликнула Мэри, и Хэл улыбнулся в темноту: хоть она и потрясена его словами, но все же достаточно практична, чтобы без промедления заняться поисками выхода из сложного положения.

Несколько минут оба молчали. Мэри тяжело дышала, как загнанное в угол животное. Наконец он решил, что с нее довольно, и сказал:

– -Я не знаю никого влиятельнее Овельгсена. Но он тоже не в восторге от моего МР, несмотря на то, что в восторге от моей работы.

– -Вот видишь! Повсюду этот МР! Если бы ты только сделал над собой усилие, Хэл.

– -Если бы ты только не прилагала столько усилий, чтобы его понизить!
– - горько продолжил он.

– -Но Хэл, что я могу поделать, если ты все время с такой легкостью соскальзываешь в многоложность! Мне самой все это не нравится. Но ведь это -- мой долг! А упрекая меня в этом, ты также делаешь очередные ложные шаги. Еще одна черная отметка...

– -Которую ты немедленно потащишь в клюве иоаху... Хватит. Ладно, нечего возвращаться к одному и тому же по тысяче раз за ночь.

– -Это ты начал разговор,-- возразила она, свято уверенная в своей правоте.

– -Похоже, это вообще единственное, о чем мы можем с тобой говорить.

– -Да, но не в таком же тоне!--она словно поперхнулась.

– -В первый год после свадьбы мы говорили об этом иначе. А вот после...

– -Но кто в этом виноват?
– - закричала она.

– -Хороший вопрос. Но не думаю., что нам нужно искать на него ответ -- это может быть слишком опасно.

– -То есть?

– -Я не намерен это обсуждать. Меня это уже не интересует.

Он сам удивился тому, что сказал. Что он имел в виду? Он и сам не знал. Это было высказывание не его интеллекта, а, скорее, всего его существа. Не Противотеча ли говорил в этот миг его устами?

– -Давай спать,-- на сей раз Хэл был уверен, что говорит от себя.-- Утро вечера верносущнее.

– -Но не раньше чем...

– -Но не раньше чем -- что?
– - устало спросил он.

– -Не играй со мной в свои шибские каламбуры! Ты опять начинаешь все сначала! Ты пытаешься... пренебречь... своим долгом!

– -Мой долг!
– - вздохнул Хэл.-- Шиб. Да, конечно.

– -Не говори со мной таким тоном! Я сама не хочу, чтобы ты занимался этим только из чувства долга. Я хочу, чтобы ты любил меня, чтобы это приносило удовольствие... Ну, хотя бы потому, что ты хочешь любить меня!

– -Я получаю удовольствие от любви ко всему человечеству. Я прямо изнемогаю от этой любви. Но если я вдруг попытаюсь исполнить свой долг любви с кем-нибудь, кроме моей связанной со мной узами верносущности супруги, меня же распнут!

Мэри была шокирована настолько, что даже не нашлась, что ответить. Она просто повернулась к нему спиной. Но он, зная, что наговорил все это лишь для того, чтобы наказать себя и ее, протянул в ней руку, нашел в темноте наощупь ее плечо и...

И дальше все пошло по ритуалу: слова, действия -- тщательное копирование предписаний из "Западного Талмуда". Кроме разве что одной детали -- Хэл так и остался в верхней одежде. Но это, как он подумал, ему простится: главное в духе, а не в букве. Да и так уж велика разница между тем, одет ты в тончайшую ночную рубашку или в выходной костюм? Мэри, даже если и усмотрела в этом грех, на сей раз ничего не сказала.

3

После, лежа без сна и уставившись в темноту, Хэл в который уже раз думал: да что же это с ним происходит? Опять и снова словно циркулярная пила разрезала его пополам! Сначала, да, он был очень возбужден -- да, сердце колотилось и дышать было тяжело... Да, сначала он не чувствовал ничего, что могло бы помешать ему. Но когда наступил момент, который Предтеча определяет как генерацию потенциальных возможностей и осуществление верносущности, Хэл испытал лишь физиологическую его часть. Его тело честно довело до конца все предписанные отправления, но он так и не испытал даже намека на тот экстаз, который так ярко описывал Предтеча. Между верхом и низом не было никакой связи -- циркулярная пила перерезала ее, и ничего не осталось, только странные судороги, словно все его нервы покалывали электрические иглы, одновременно возбуждая их и вызывая в них онемение.

"Нет, что-то не так. Это неправильно",-- сказал он сам себе.-А что если?... Нет, конечно, Предтеча не мог ошибаться! Хотя, если он во всех отношениях превосходил других людей, мог ли он быть для них критерием? А что, если он был одарен талантом чувствовать все тоньше и совершеннее других и не давал себе отчета в том, что остальные представители человечества лишены его чудного дара особого мировосприятия?

Но нет! Это невозможно! Долой все сомнения!
– - Ибо Предтеча способен читать в сердцах людей. Дело только в Хэле, в уроде, единственном из всех верных подданных верносущного церкводарства.