Но помимо очевидного имелось кое-что ещё. Подлинное сокровище, которое уже давно требовали их искалеченные души, выход из замкнутого круга кошмаров и рутины — смерть. Всё остальное лишь предлоги с лицемерием.

Война, как наркотик: однажды попробовав, слезть почти невозможно. Есть сильные духом наркоманы — они ложатся в клиники и борются с недугом всеми возможными способами, осознавая, какая это зараза. Пройдя реабилитацию, возвращаются к нормальному образу существования. А есть неизлечимые экземпляры, кончина от передозировки становится для них делом времени, им не дожить до глубокой старости и не увидеть рождение внуков, они умрут молодыми, пустыми и сломленными, нежась в зловонной жиже кровавого рога изобилия на пороге конца.

Как бы иронично не звучало, все они оказались теми самыми слабаками, подсаженными на роковую иглу битвы. Все они достигли очевидного и жалкого финала, кроме него, Нарниса и ублюдка Наба, но развязка впереди, не завтра, так послезавтра, через неделю, месяцы, годы.

Дверь подсобки распахнулась, на пороге стоял Пурэ. В одной руке держал бутылку таргедийской водки, самой крепкой во всех землях севера, юга, запада и востока. В другой — два стакана.

Удостоив печальным взглядом раеоонца и его павшую подругу, без прелюдий прошел вглубь комнаты и осторожно присел на деревянный ящик. Нарнис продолжал поглаживать женщину по голове молча уставившись в пустоту.

— Что Пурэ, и не претит тебе пить с трусом?

— Кто тебе голову разбил?

— Какое теперь это имеет значение.

Пурэ кивнул. Какое-то время молча изучал лицо собеседника.

— Я действительно не знал, что всё так обернется, не думал, что вывесив сучку, этот мелок сойдет с ума. Может он её дрючил, вот и сорвало клапан, но я не знал о ваших традициях и даже не предполагал, что дойдет до такого… — Аммин опрокинул стакан.

— Все мы многое не предполагали… например то, что тебя вырубят сзади, спасут твою же жизнь и одновременно её обесчестят.

Подлив водки в стаканы, Пурэ осмыслил сказанное, и окончательно убедился в своей неправоте. Ещё в холле ему показался странным затылок «труса», волосы которого слиплись от запекшийся крови. Но всё равно обвинил раеоонца, прилюдно. Ещё сто пятьдесят лет назад — этого было бы достаточно, чтобы устроить схожую смертельную дуэль, что прошла утром. Обвинить бездоказательно мужчину в трусости — пик низости для каждого уважающего себя аранийского гражданина, в особенности-офицера.

— Я был скор на слова и на расправу. Приношу свои извинения за то, что оскорбил тебя.

— Ого, йнезер умеет извиняться.

— Умеет, но делает это редко и только когда не прав. Последний раз я просил прощения у своего сына.

— И как, простил?

— Я не знаю, Нарнис, — Пурэ опрокинул ещё один стакан, — он не ответил, мой мальчик просто лежал у меня на руках, как твоя подруга сейчас, и так же как и она, был уже мертв. Мой род- это поколения воинов, и сын пошел по стопам. Командовал моей первой ротой. В Гинао ему снесли пол головы из «трещетки», — скупая слеза скатилась по щеке Аммина. — тогда я просил у него прощения за то, что не уберег. Больше я не живой и никогда не буду. Вонючая «Ласка» отобрала у меня жизнь, я дышу, жру, говорю, матерюсь… но не живу — это не жизнь. С оторванной рукой можно жить, с двумя обрубками вместо ног тоже можно жить. Но без единственного и любимого сына жить нельзя, это мрак, Нарнис. То, что вы её грохнули, оказали этой суки большое одолжение, попади живая мне, я бы расчленил тварь голыми руками!

— Мне жаль, Аммин, — прошептал Нарнис, немного вздернув голову в бок, опустошил свой алюминиевый сосуд.

— Похорони подругу нормально. Она была женщиной чести, её поступок не будет забыт. За площадью есть сквер, я выделю тебе двух бойцов. И не делай глупостей, уже ничего не исправишь.

Пурэ грузно поднявшись, оставил бутылку на полу. Уже около двери Нарнис его окликнул.

— Извинения принимаются, йнезер.

Аммин кивнул, вышел и закрыл за собою дверь.

Несмотря на то, что перемирие уже давно закончилось, на Айдит блок никто не стрелял и ничего не штурмовал. Хрупкая чаша мирных весов наполнилась тишиной. Дождь продолжался, а стрелки часов показывали начало шестого вечера.

Нарнис хорошенько напившись, решился придать Илону земле. Аммин, как и обещал, выделил двух людей: Куалана и Умана. Вместе перетащили тело женщины через метро, и вышли неподалеку от Айдит блок, на другой стороне площади. Правее, через сотню метров раскинулся скверик, перепаханный гусеницами танков и колесами грузовиков. Кругом валялся мусор, остовы автомобилей и гильзы от снарядов. Некоторое время назад тут базировалась, судя по калибру боеприпасов, батарея САУ, но из-за приближения линии фронта, перебралась дальше в город, оставив после себя настоящую свалку.

Памятник известному деятелю Арании раскатали по земле. Лишь гранитная площадка и оторванная голова с героическими чертами лица, наполовину утопленная в грязи напоминала о его былом существовании.

Когда троица приготовилась копать яму, Нарнис окликнул обоих бойцов и приказал оставить его…

Почти час выкапывал могилу, после, аккуратно перетащил туда Илону. Вложил в руки любимый кинжал и сверху прикрыл тело курткой. Принялся лихорадочно закапывать всё обратно, рыча как медведь. Грязь, подобно трясине, впиталась в колени. Вскоре, работа подошла к концу, а рык перешел на жуткий вопль. Из глаз хлынули слезы, перемешиваясь с дождем. Нарнис выл как никогда раньше. Внезапно, потянулся к кобуре, выхватил серебристый пистолет и, вставив ствол в рот, нажал на спуск.