Я растерялась, потому что не знала, как он отнесется к моему ответу. И сама считала себя дурой, но это так, для местного пользования, а если он это озвучит, будет плохо. Хотя почему будет?! Мне уже и так плохо.

– Ник, ты не ругайся только, ладно? – я набираюсь решимости, чтоб рассказать все, но чувствую, ее не хватает. Кусаю губы, складываю пальцы в замочек, разжимаю и отчаянно боюсь разреветься.

– У меня украли телефон, – выдавливаю я и бросаю взгляд, жалобный и просящий сочувствия.

– Как украли?

– Я шла через парк, фотографировала, как ты говоришь, птичек. А там же знаешь, реконструируют его, дорожки делают, фонари меняют.

Подходят ко мне два рабочих в оранжевых жилетках, таджики или не знаю, кто еще, и с лицами, как у котика из Шрека, просят помочь.

– Девушка, простите, выручите, пожалуйста. Купите хоть за сколько монету. Вы только посмотрите в интернете, сколько она стоит, а нам бы хоть на еду.

И один достает какой-то целковый с изображением Екатерины II. Я не нумизмат, но понимаю: все, что выпущено больше двух веков назад, стоит денег.

– Нам зарплату не дают, кушать нечего, даже на доширак нет денег совсем. И бросить работу не можем, – тогда совсем ничего не получим.

Мне стало ужасно жалко их. Я когда-то смотрела передачу, что они тут, и правда, дошираком питаются, живут в подвалах и заработанные копейки отправляю на родину, чтоб семью прокормить. Я им говорю:

– Монета ценная, отнесите в ломбард.

А они опять свое:

– В ломбард нельзя – начальник паспорт забрал. И люди нас обманут, мы же не знаем, сколько стоит. Посмотрите. И мы вам отдадим совсем недорого. Только гляньте. Нам совсем есть нечего.

Голод – не тетка. Это я знаю. Я вынула сто рублей.

– Вот возьмите, но я покупать ничего не буду.

– Спасибо. Спасибо. Но посмотрите, сколько стоит, чтоб нас не обманули. Я достала телефон, и пока одной рукой застегивала сумочку, они у меня его выхватили и разбежались в разные стороны. Вот поэтому я тебе и не отвечала.

Губы у меня дрогнули, жалко себя стало до ужаса.

– Ты вообще, нормальная? Развели, как лохушку! Ну это ж надо! Да какое тебе дело до них?! Каждый человек решает сам, как ему жить!

– Так что теперь, сочувствовать никому нельзя, что ли? К тому же, что может решить таджик, родившийся в кишлаке в нищей семье? Ты реально веришь, что он может покорить весь мир? Ты ж сам говорил, что у всех разный жизненный старт!

– Ты не путай – жизненный старт и твое глупое поведение. Срочно чини голову, иначе снова попадешь куда-нибудь со своей жалостью, потому что у лоха один и тот же гороскоп на каждый день!

Я почувствовала, что в носу защипало и слезы вот–вот хлынут из меня, как из прорвавшейся плотины. Если одна – две печали – я еще выдержу. Но реакция Никиты была, как последний камень, разрушивший эту самую плотину. Я наивная лохушка, у которой один и тот же гороскоп на каждый день.

Еле удержав всхлип, я рванула в ванную. Не собираюсь ему показывать свои истерики. Вот оказывается, как бывает! Солнышко, солнышко, а потом солнечный удар!

К счастью, не успела я совсем «изжалеть» себя, как Никита, очевидно, понял, что перегнул палку. Я не классическая истеричка, поэтому дверь не запирала и воду на всю мощь не включала.

Просунув нос, Никита тихонько позвал:

– Черепашка!

Я подняла глаза и натолкнулась на извиняющийся, полный раскаяния взгляд.

– Мирись?! – и он выставил вперед руку со сжатым кулаком и отставленным мизинцем, что и означало на детском языке жестов «мирись».

Обида сдула свой капюшон, как успокоившаяся кобра, потому что глядя на этого великовозрастного балбеса, как выразился Влад, невозможно не заразиться его эмоциями.

– Ну, чего расстроилась?! Я же не со зла! Но ты и правда, такое учудила, что у меня в голове не укладывается.

– Так что теперь, вывести меня во двор и расстрелять за это?! – опять меня покоробило его непонимание.

– Ну зачем же сразу расстрелять? На первый раз можно и в угол поставить, – Никита смешно насупил брови, будто и впрямь решал судьбу обвиняемого.

Я устало вздохнула. Злиться на него просто невозможно. Может, потому, что он и, правда, не видит ничего дурного в своих словах?

– Ты хоть цыганок в дом не пускаешь перепеленать младенцев? – очевидно, моя глупость не давала ему покоя, и поэтому он опять не удержался от шпильки.

– Я-то не пускаю, а откуда ты знаешь вообще о цыганах? С трудом представляю, чтобы по Рублево–Успенскому шоссе табор проезжал, – я опять обиженно вздохнула.

– Да представь, я иногда и работаю, и приходится выезжать туда, куда самолеты не летают. А на вокзале иногда и встречаются они. Кстати, не дуй губы. Я понимаю, что ты не виновата. Это как раз и есть почти цыганский гипноз. Забалтывание называется. Их двое, они наперебой тебе талдычат, внимание рассеивается и вот.