Шрифт:
– Я – романтический коммунист. Был таковым и остаюсь.
Но вот в передаче, когда ее показали, этих слов уже не было. Да не было и еще очень многого, причем самого политически острого. Обкорнали Александра Александровича до невозможности!
Не потому ли стремился он к встречам со мной, представлявшим «Правду» и «Советскую Россию», что в этих газетах, как нигде, ему давалась полная, неограниченная свобода высказаться? О самом насущном, о том, что особенно его беспокоило, тревожило, жгло душу…
Когда я приезжал, Ольга Мироновна каждый раз старалась создать максимум удобств для нашего разговора. А он всегда был, что называется, в боевой готовности. Говорил настолько продуманно и четко, словно в голове вся наша беседа сложилась у него уже заранее. Я перебивал какими-то неожиданными, как мне казалось, вопросами, но он и к ним был готов.
Жизнь «подбрасывала» темы. Вот, скажем, вроде бы абсолютно непредвиденный воздушный налет на Нью-Йорк и Вашингтон 11 сентября 2001 года. Что это? Что за этим? Интересно услышать мнение Зиновьева. И он откликается без колебаний. Беседа «После ударов по Америке» идет в двух номерах «Правды», вызывая массу откликов…
Я не буду комментировать все наши беседы. В этом нет нужды – вы прочтете их сами. Хочу подчеркнуть еще лишь одно: Александр Александрович всегда считал себя советским человеком и гордился этим. В то время, когда вброшена была в обиход оскорбительная кличка «совок», он вызывающе стал называть себя совком – в знак протеста и презрения к антисоветчикам.
А про себя не раз повторял, что антисоветчиком и диссидентом никогда не был, что к нему эти определения абсолютно не подходят, что он писал как исследователь, ученый, вовсе не ставя задачу подрыва родной страны. Не случайно на Западе, который он сразу после приезда туда начал остро критиковать, появилось выражение: «Зиновьев проскочил по ошибке».
Высоко ставил Ленина и Сталина. С пиететом говорил о великой советской культуре, выделяя среди любимых имен Маяковского и Шолохова. Резко отзывался о Солженицыне.
Когда в «Нашем современнике» я прочитал повесть Зиновьева «Смута», высказал ему свое удивление: «Вы же, Александр Александрович, не были в это время в Советском Союзе, а насколько точно переданы у вас реалии жизни нашего провинциального городка во второй половине 80-х годов…» Запомнился его ответ: «Да я же знал ту жизнь в предыдущие годы. Плюс мое воображение. Да если бы меня заперли даже в одиночную камеру, я все равно смог бы это написать».
Мне было необыкновенно интересно встречаться и говорить с ним. Чувствовал и ответную его симпатию. Последние наши беседы происходили уже на Ленинских Горах, где он получил квартиру в профессорском корпусе МГУ. Самые последние разговоры состоялись в августе 2005-го. Обсудили тогда и некоторые совместные планы на будущее. Он высказал несколько интересных предложений, у меня тоже были идеи, которые пришлись ему по душе. Но…
Болезнь и смерть его стали для меня, как и для всех, абсолютной неожиданностью. Редко в ком кипит столько жизнелюбия, энергии, страсти. Он заряжен был, казалось, на двести лет! И ничего в нем не чувствовалось от старика.
Беседы наши предлагаю в том виде, в каком они были напечатаны тогда, безо всякого редактирования. Даже вводки газетные кое-где сохраняю, чтобы лучше ощущалось время. Это, по-моему, важно. Вы наверняка обратите внимание, что Зиновьев некоторые мысли и факты повторяет не раз. И это я тоже сохраняю: так яснее становится, что же он считал наиболее существенным, что особенно хотел (непременно!) донести до своих читателей.
А его мнение о беседах со мной, которое приведено в открытии этой книги, было высказано редакции альманаха, посвященного лауреатам премии «Хрустальная роза Виктора Розова». Я как раз стал одним из этих лауреатов 2004 года, и при составлении альманаха редакция обратилась к некоторым моим собеседникам, чтобы они что-то сказали обо мне. Вот Александр Александрович и сказал.
Вечная ему память!
Виктор Кожемяко
«Я считаю советский период вершиной российской истории»
В нынешнее смутное время многие наши соотечественники с особым упованием ищут для себя интеллектуальные и нравственные авторитеты, которые помогли бы разобраться в том, что с нами происходит и куда нас ведут. Безусловно, один из таких авторитетов – Александр Зиновьев. Выдающийся русский философ и писатель, не по своей воле оказавшийся шестнадцать лет назад за рубежом, он все эти годы продолжал глубоко переживать и неравнодушно осмысливать боли своей Родины. А сейчас, когда наша страна ввергнута в страшную катастрофу, голос этого сына России звучит с небывалой тревогой.
Читатели «Правды» уже знакомы с его высказываниями по некоторым актуальным для нас проблемам. Этот материал, публикуемый в двух газетных номерах, существенно расширяет представление о сегодняшних воззрениях большого ученого на прошлое, настоящее и будущее России. Беседа состоялась в Москве, куда Зиновьев прибыл из Мюнхена на представление только что вышедшей своей книги.
Виктор Кожемяко: Итак, новое московское издательство «Центрполиграф» выпустило вашу книгу. Вернее, даже две книги в одной – «Коммунизм как реальность» и «Кризис коммунизма». Написаны они с десятилетним разрывом: первая – в 1980 году, вторая – в 1990-м. На Западе достаточно широко известны, а в России издаются впервые. Скажите, Александр Александрович, что значит для вас это событие?