— Ты не хуже и не лучше. Просто судьба у тебя другая, — гадалка снова взглянула на карты, в которых я ни черта не смыслила. — Никак с твоим мужем не связанная. Мой тебе совет — забудь о своей идее раз и навсегда!

И вытолкала меня за дверь, еще раз повторив о том, что, мол, Никита — не моя судьба. Как так-то…? Мы ведь женаты, дочь растим… А гадалка эта — «не судьба»…

Этим же вечером пришла домой и внимательно стала наблюдать за Никитой, стараясь не упустить ни одной детали в его поведении, стараясь угадать в каждом жесте, в каждом его действии любовь. Ту любовь, благодаря которой мы с ним когда-то поженились. Она была, я хотела в это верить. Но если это и так, то сейчас ни о какой любви со стороны Никиты речи и быть не могло.

Он стал беспокойным, тревожным, дерганным. Много спал и шарахался от звука собственного имени. И никаких действий в мою сторону не предпринимал — ни обнять, ни приласкать, ни даже ударить, в конце концов! Я для него стала пустым местом.

В отчаянии все же решила пойти ва-банк. Говорят, что разговоры по душам помогают найти идеальное решение для обоих. Поможет ли такая откровенность сохранить нашу семью?

— Никита, — начала я «за упокой», — я так больше не могу, — и даже слезу пустила для верности. — Ты сторонишься меня, не разговариваешь, спишь в кабинете… Ты ведь обещал после своего возвращения, что у нас все будет хорошо! Ты меня обманул?

Ник тяжело опустил голову на свои руки и громко простонал:

— Что же тебе еще нужно, Вика? Я вернулся к тебе, выбрал тебя — ты же этого хотела?

— Я хотела не так…

— А как…? — и с такой злостью посмотрел на меня, будто ударить хотел. — Не получается у меня по-другому. Не получается! Я такой, какой есть. Что, не устраиваю?

После этого разговора у меня впервые появились мысли о монастыре. И в один день я вышла в магазин за продуктами и совершенно неожиданно пришла туда и попросилась послушницей. Спустя много времени, наверное, обо мне будут слагать анекдоты о том, как можно выйти за хлебом и попасть в монастырь, а сейчас я даже не могу сказать, что меня к этому подтолкнуло. Либо тот разговор с монашкой, либо абсолютное безразличие Ника. Напрашивается логичный вопрос: а в здравом уме ли я была?

В монастыре меня никто не дергал и не насмехался надо мной — другие женщины туда тоже не от хорошей жизни пришли. Та монахиня, с которой я в прошлый раз общалась, за дочку свою молилась. Та девица, как и я, мужа из семьи увела — и все равно у разбитого корыта осталась, а мужик к жене вернулся. Я тоже увела… и тоже осталась у разбитого корыта. Все силы прикладывала на то, чтобы он со мной был, а он вроде как со мной и в то же время далеко, с женой своей первой. Эффект бумеранга в действии. Оказывается, карма существует. А я не верила…

Когда неожиданно все оставила — никому ничего не сказав, без предупреждения, то, конечно же, первый вопрос, который я услышала в свой адрес, был: «Почему?» Спрашивали все — родные, друзья, знакомые, кто хоть немного общался со мной. Я отвечала всем — честно, продуманно, кратко: «Так надо». Никто не понимал, а некоторые едва ли не открыто крутили у виска. Все, кроме Никиты. Тот пришел ко мне один-единственный раз, и то только для того, чтобы убедиться, что я жива и здорова, а не бросилась под поезд.

— Тебе и вправду нужно в монастыре побыть. Может, хотя бы тут ты сможешь успокоить свою ревность? — говорил он мне и смотрел так обреченно, будто бы моя ревность — это совсем уж гиблое дело.

Но я очень долго (по своим личным меркам) шла к этому шагу. Есть фраза: «Верующих в Бога ждут испытания, неверующих — наказания». И в итоге независимо от того, верите ли вы в Бога или же вы прирожденный атеист — вас ждут страдания. По своему случаю могу сказать, что атеистом быть намного легче. Атеист не зря рифмуется со словом «пофигист». А у пофигистов жизнь всегда проще и без заморочек. Да и вообще, в современном мире не принято выражать свои чувства к вере. К тому же я настолько необразованная религиозно, что библейские тексты для меня сливаются в один сплошной набор слов.

В Бога я не верила. Вообще никак. Он мне был не нужен. Мне вообще никто и ничего не было нужно, кроме Никиты.

В монастыре я прожила ровно тридцать шесть дней. В трех словах — дико, медленно, молча. Я не припомню в то время какой-то чрезвычайной активности. Все было спокойно, постепенно, мирно. Время тянулось как резина. В одном ритме. Изо дня в день.

И, если честно, сколько бы я не напрягала память — вспоминаю только большую деревянную икону Богородицы с Младенцем. Я стояла на коленях и плакала о своей горе. Плакала? Нет, я рыдала! Моими слезами можно было полы в храме мыть. Я не писала записок «о здравии» и «о упокоении», не ставила свечи. Я просила только об одном: «Хочу мужа».

— О чем ты молишься? — спросил меня батюшка во время исповеди.

— О муже, — я больно сжала пальцы, так, что ногти до крови впились в ладонь — как же плохо, до потери дыхания.

Я думала, я очень долго думала. О том, что не хочу жить в несчастливом браке, когда муж не просто не любит, а безразличен ко мне. О том, что хочу жить счастливо.

По возвращении домой я увидела, как Никита играет с Полиной в чаепитие. Забавно пьет воду из пластмассовых чашечек и смеется вместе с дочерью. Оба сыты, здоровы, в чистой одежде. В отцовских качествах Ника я никогда не сомневалась и была уверена, что с дочерью за время моего отсутствия все в порядке.