Гарри обнял меня одной рукой.

– Рад за тебя, малышка.

Прежде чем он убрал руку, я успела схватить ее. После двух бокалов шампанского мне было легко и весело.

– Как так получилось, что ты никогда ничего не предпринимал? Мы же знаем друг друга несколько лет. Ты даже в щечку меня не поцеловал.

– В щечку, если хочешь, поцелую, – улыбнулся Гарри.

– Я не это имела в виду, ты прекрасно знаешь, о чем я.

– А ты хотела, чтобы что-то случилось? – спросил он.

Меня не тянуло к Гарри Кэмерону, хотя он, несомненно, был привлекательным мужчиной.

– Нет, не думаю.

– Но ты хотела бы, чтобы я хотел, чтобы что-то случилось?

Я улыбнулась.

– А если и так? Разве это плохо? Я – актриса, не забывай об этом.

Гарри рассмеялся.

– Что ты актриса, это у тебя на лице написано. Я об этом ни на один день не забываю.

– Тогда почему, Гарри? В чем дело? Скажи мне правду.

Гарри сделал глоток скотча и убрал руку.

– Это трудно объяснить.

– Попробуй.

– Ты молода.

Я качнула головой.

– Большинство мужчин, как мне кажется, не считают это проблемой. Мой муж, например, на семь лет меня старше.

Я посмотрела на мать Дона, танцующую в центре зала. Мэри и в пятьдесят с небольшим оставалась роскошной женщиной. Прославилась она в эпоху немого кино, но до ухода успела сняться в нескольких звуковых. Высокая, представительная, с лицом, характеризуя которое прежде всего хотелось сказать поразительное.

Гарри сделал еще глоток и поставил стакан на стол.

– История эта долгая и непростая, – задумчиво сказал он. – Что же касается твоего вопроса, то отвечу так: ты не мой тип.

По тому, как Гарри это произнес, я поняла, что он намекает на что-то. Он не интересуется девушками вроде меня. Он вообще не интересуется девушками.

– Ты мой самый лучший друг, – сказала я. – Ты ведь знаешь?

Он улыбнулся, как мне показалось, с облегчением. Пусть и не напрямик, Гарри признался и все объяснил, а я приняла его признание и объяснение.

– Знаю?

Я кивнула.

– Ну, тогда ты будешь моей.

Я подняла бокал.

– Лучшие друзья рассказывают друг другу все.

Он поднял стакан и усмехнулся.

– На это ты меня не возьмешь. И не надейся.

Продолжить разговор нам не дал Дон.

– Не против, Кэмерон, если я потанцую со своей невестой?

Гарри поднял руки.

– Она вся твоя.

– Так оно и есть.

Я взяла Дона за руку, и мы закружились в танце. Он посмотрел мне в глаза, в самую их глубину.

– Ты любишь меня, Эвелин Хьюго?

– Больше всего на свете. А ты любишь меня, Дон Адлер?

– Люблю твои глаза, твою грудь, твой талант. Люблю за то, что у тебя ничего нет сзади. Люблю в тебе все. Так что сказать да было бы преуменьшением.

Я рассмеялась и поцеловала его. Вокруг все танцевали. Отец Дона, Роджер, курил сигару в уголке с Ари Салливаном. Прежняя жизнь осталась далеко-далеко позади, как и прежняя я, та девушка, которой понадобился когда-то Эрни Диас.

Дон привлек меня к себе, прижался губами к уху и прошептал:

– Я и ты. Мы будем править этим городом.

Мы прожили в браке два месяца, прежде чем он начал меня бить.

На седьмой неделе брака мы с Доном отправились в Пуэрто-Вальярта, сниматься в слезливой мелодраме «Еще один день». Герои картины – богатая девушка Диана, которая проводит лето с родителями в их втором доме, и местный парень Фрэнк, который в нее влюбляется. Разумеется, вместе они быть не могут, потому что родители против.

Наши первые недели брака были блаженством. Мы купили дом в Беверли-Хиллз и украсили его мрамором и тканями. Почти каждый уик-энд мы устраивали поло-вечеринки, пили шампанское и коктейли и гуляли едва ли не до утра.

В сексе Дон был настоящий король и любовью занимался с уверенностью и властностью человека, в подчинении у которого целая армия. Я таяла и изнемогала под ним и в нужный момент исполняла все, чего он хотел.

Дон как будто щелкал во мне переключателем, менявшим женщину, для которой секс – инструмент, на женщину, для которой секс – потребность. Он был нужен мне. Я оживала под его взглядом. Брак показал другую сторону меня самой, ту сторону, которую я только начала узнавать. И она мне нравилась.