Солнце скрылось за крышей кирпичного дома напротив остановки рельсобуса, оставив на небе жёлто-оранжевый градиент и погрузив в прохладную тень всю площадь. Людей прибавилось: все гуляли в этот обыденный пятничный день, наслаждаясь оранжевыми пятнами осени на деревьях и прочей растительности, ведь завтрашним утром – Субботняя Уборка, и всё утро придётся просидеть дома.

Рельсобус прибыл на остановку как раз в тот момент, когда Вех с Донованом переходили рельсы по наземному переходу и приближались к плитчатой платформе. Парни дёрнулись с мест, слетели с лестницы и устремились к дверям. Успели. Заняли, как всегда, последние сиденья последнего вагона. Людей было на порядок больше, нежели при предыдущей поездке. Некоторые вглядывались в покрасневшие лица молодых людей, глотавших сухой воздух, словно воду.

Вех расстегнул жилетку, продолжая дышать, как вдоволь набегавшийся пёс.

– Твоя встреча с Рокси всё ещё в силе? – спросил он у Дона, водя тусклым взглядом по лицам незнакомых ему людей, перепрыгивая глазами с лица на лицо и находя в каждом неповторимые причудливые черты.

– Конечно. Слушай, ты если поспать хочешь, так ложись, как только к тебе приедем. Голову на отсечение даю, мы с Рокси ни шуметь, ни шалить не будем.

– Даже не смей подлизываться. Делайте что хотите, главное – в рамках закона…

– Я не подлизывался! Между прочим, я пытаюсь помочь! Видно же: совсем плохо тебе!

– Всё хорошо… утомился просто. В любом случае, не хуже, чем когда ты нажрался своего дерьма и сутки не приходил в себя. Ха-ха!

Веки Веха захлопнулись, и он заснул, примкнув головой к собственным коленям. Дон пристально смотрел на него и одновременно крутил в своих мыслях предстоящую встречу с Рокси.

…Он плыл в полутьме своего спавшего сознания, и прямо перед ним возникали будоражащие, даже во сне, невозможные для полного осмысления пейзажи. То море всколыхнётся где-то вдали и мрачным гулом разлетится по барабанным перепонкам, распространяясь после этого по всему организму и погружая его в вечную бездонность, то иссохнет разом всё живое в этом таинственном пространстве, превратившись в бескрайнюю знойную пустыню, и замелькают на недостижимой линии горизонта желанные миражи.

Он не был человеком в своём сне, он был третьим лицом, невидимым и ограниченно-всемогущим наблюдателем, как полубог, подчинённый надмирному, созданному против его воли глобальному сценарию. Он вертел головой, которой не существовало, мог подмечать нечто задевавшее его душу, но лишь до определённого времени, пока не менялась сцена и действия не начинали выполняться сами по себе.

На пляже стоял длинный пирс. Создавалось впечатление, что деревянные доски, из которых он сконструирован, уходили на другой берег, в другую страну, за сотни километров отсюда и что можно взять и пересечь это тёмно-голубое, как небо при летнем рассвете, неглубокое море. Ни единой души вокруг. Часть песка с одинаковой частотой омывалась бесконечно подступавшими пенистыми волнами. Видимая суша ограничивалась тремя сверхвысокими пальмами с огромными кокосами, молока из которых с уверенностью хватило бы на то, чтобы напоить сотню людей. Дальше же начиналась сплошная зелень непроходимых джунглей.

Вдруг сцена поменялась, прямо как в театре, но никакого антракта для этой цели не предназначалось, да и произошло всё менее чем за секунду. Волны замедлились, песок окаменел, прохладный ветер перестал покачивать пальмовые листья, а издалека, с недоступной зрению части пирса, начала приближаться пара силуэтов, покрытых оранжевым свечением вечернего неба. Оказывается, это были люди, мужчина и женщина, если сопоставлять их внешние черты, и очень молодые. Их лица переставали быть размытыми, а черты становились всё отчётливее. На ней было надето воздушное розовое платье в крапинку, на ногах – босоножки на невысоком каблуке того же цвета, а голову её покрывала широкополая соломенная шляпа. Он же был одет более строго и явно под холодную погоду – в длинную осеннюю ветровку, под которой едва виднелся воротник светлой рубашки, и просторные бежевые брюки. Они никуда не торопились и скромно о чём-то переговаривались.

Вех-наблюдатель взбудоражился. С первого взгляда он не смог заметить в этих лицах что-то знакомое, что пронзало его сердце любовным теплом, но теперь всё понял: этими молодыми людьми были его родители, родители прошлых лет, запомнившиеся ему по детским воспоминаниям, Ролгад и Элла Молди, и внимание к паре, поначалу слегка рассеянное и неохотное, превратилось в самое старательное наблюдение его жизни во сне. Ему хотелось уловить каждый звук их речи, каждое движение их тел, каждую черту характера, что прослеживалась в их поведении, и понять, почему волшебный сон решил назначить ему встречу именно с ними, но во снах, как было сказано выше, не всё зависит от желания зрителя: родители Веха несли чепуху, логически никак не связанную.

– Прохладительные напитки для литературной компиляции? – спрашивал Ролгад, причём с таким строгим видом, будто бы разговор их шёл о жизни и смерти. Вех слова «компиляция» вообще никогда не слышал и даже догадываться о его значении не мог.

– Завтра серые фургоны с муравьями по скидке, – бесхитростно отвечала Элла, поглаживая крупную спину Ролгада.

Беседа в подобном стиле продолжалась всю дорогу до пляжа. Вех больше не хотел выслушивать этот бред с постепенно повышавшейся громкостью. Никак не мог ожидать он, что родители, вместо рассказа о чём-то важном или, по крайней мере, интересном, будут пустословить, а свою болтовню подкреплять неподходящими жестами или странной мимикой. Ярость охватила его, вторглась в сон, который медленно превращался в самый настоящий кошмар, и вылилась в непреодолимом желании сделать что угодно, лишь бы прекратить эти страдания. Хотелось упасть на колени, провалиться головой в песок и навечно в нём закопаться, хотелось утопиться в море, хотелось вырвать себе и глаза, и уши, но совершить всё это было невозможно. Здесь ничто не находилось под контролем Веха, и он, будучи прикованным к своей неосязаемости, был вынужден продолжать стоять на берегу и следить за развитием событий.

Тем временем Элла и Ролгад сошли с пирса на вымощенную прямоугольными замшелыми камнями дорожку и не спеша удалились в джунгли, миновав невидимую границу пальм. Чудной их разговор подходил к концу, подобно тому как подходил к концу и сон Веха. Небо накрыло чёрным полотном, море затихло навсегда, волны остановились и больше не появлялись. Так и остался Вех стоять в одиночестве, окружённый наступавшей темнотой, с одним лишь вопросом в голове: «Была ли в моём сне какая-то неведомая закономерность?»