Камера тянула зрителей за собой, петляя по безграничным просторам. Опустившись ближе к земле, она продемонстрировала двухполосную дорогу для автомобилей, которая затесалась под густыми верхушками золотых деревьев. По дороге на большой скорости ехал удлинённый серый седан, и это странное зрелище уже повергло кинозал в лёгкий шок. Они и не догадывались до премьеры, что события фильма могут происходить в те допотопные времена, когда по дорогам ещё разъезжали эти железные гробы на колёсах. Все, в том числе и Вех, удивились: а не на комедию ли они пришли? Теория, навеянная стариком Келли и в краткой форме пересказанная доктору Брайану, при таких обстоятельствах могла сбыться. «Сейчас рассмешат нас, покажут, в каких дерьмовых условиях жили тогдашние люди, чтобы мы, молодые, начали ценить то, что есть у нас сейчас», – подумал Вех.

В машине сидели парень и девушка, лицами не похожие на героев с рекламных объявлений фильма, и, следовательно, можно было предположить, что это не особо важные герои, введённые для незначительного продвижения сюжета. Им обоим было не больше двадцати лет. Парень сидел за рулём. Белки его уставших глаз были красными, как у разъярённого быка, а руки дёргались, еле держась за кожаную баранку и порой совершая ненормальные движения, что приводило к лишним покачиваниям автомобиля. Девушка, с испуганным и не менее усталым взглядом, в потрёпанной майке, сложила колени перед собой и ехала, наполовину уткнувшись в них головой. Иногда она смотрела на водителя. Молчание длилось недолго. Музыка становилась более напряжённой.

– Ты – жалкий, мерзкий, ублюдочный обдолбыш! – воскликнула девушка, подняв голову и бросив холодный, ненавистный взгляд в сторону зеркала заднего вида, в котором отражалась увеличенная голова парня. – Куда мы едем, чёрт тебя дери? Говори! – Она толкнула верхушку водительского кресла, и голова человека отпружинила вперёд.

Услышав ругань, мама охнула и закрыла дочери уши. Кинозал также с неудовольствием воспринял грубую лексику, но все продолжили просмотр, понадеявшись на одноразовое употребление таких слов, просто чтобы показать внутренние переживания уставшей девушки, несмотря на то что любая брань в кино давным-давно была запрещена. Но кинопремьере всё можно и даже брань… не правда ли?

– Марк везёт тебя к своему хозяину… – бормотал водитель, рассказывая о себе в третьем лице. – Ты понравилась хозяину… Марку было поручено найти тебя и привезти на виллу хозяина… За это Марк будет хорошим мальчиком и получит лекарства… Вкусные лекарства. От них Марк перестаёт чувствовать боль и теряет восприятие пространства… Марк перестаёт чувствовать всё: вину, мораль, ответственность, собственную неполноценность…

Тонкие руки девушки, не выдержавшей бессвязных бредней наркомана, обвили его бледную шею и попытались начать душить её.

– Тебе не стоило трогать Марка, дочь ты сучья. Не стоило! – кричал Марк, совершенно не чувствуя натиска слабых рук. Он надавил на педаль тормоза, машина со скрипом остановилась перпендикулярно дорожной полосе.

После этого началась сцена, изображённая в максимальных подробностях, сцена избиения несчастной девушки. Удары были скорее хлёсткими и приносящими Марку удовольствие, чем направленными на сильное изувечение или вовсе убийство. Каждый последующий удар наносился с меньшей силой, но завершающий был нанесён со всей силы твёрдым кулаком в область правой щеки. Не меньшим ужасом была операторская работа, снимавшая всю сцену с экзотическим, больным интересом. Камера, как змея, проползала между актёрами и обращала внимание на потные лица, на каждый удар, на каждое нелепое движение хилыми конечностями…

Поражённый зал больше не мог вынести подобного. Мелькнули первые слухи о том, что кому-то на задних рядах стало плохо и его вырвало. Некоторые повставали с мест и ринулись к выходу, бросаясь следующими словами: «Да они с ума посходили – ради этой проклятой чернухи подняли на уши всех жителей! Я просто не могу в это поверить, здесь явно какая-то ошибка!» Но большинство продолжало пялиться в экран, впиваясь от шока в свои кресла и не имея возможности пошевелить даже пальцем. В числе «смельчаков» находился и Вех. Его спасала вера в теорию. «Теперь нет сомнений в том, что к созданию этой сатанинской гадости приложили руки Надзор и некоторые другие правительственные учреждения, иначе её не только не пропустили бы в прокат, но и всех причастных к ней немедленно отправили бы в Орган Социальной Реабилитации, – разговаривал он сам с собой. – Размах рекламы, короткий пятничный рабочий день, отмена Субботней Уборки… что за мракобесие они решили устроить? Самоуничтожить себя? Они ведь понимают, что замять эту тему не удастся, что придётся отвечать перед всеми, кого им удалось завлечь на этот сеанс?!

Они, все эти люди, до сих пор не ушедшие и сидящие здесь, пытаясь сломить свою совесть, – они не досидят до конца, я уверен в этом до мозга костей. Если прошло пять минут фильма, а нам уже успели засветить подобное, если нам за столь короткий промежуток времени успели плюнуть в лицо и размазать слюну по щекам, то дальше будет только хуже.

Фильм явно был подготовлен группой больных нелюдей, и от происходящего на экране стоит ожидать чего угодно, но моя задача заключается в том, чтобы досмотреть эту содомию до последней минуты, узреть последние кадры и впоследствии иметь полное представление как о гнусности создателей этого шедевра, так и об информационном оружии, применённом в целях развернуть теорию социальных циклов в обратную сторону. Ценой потери целостности собственной психики я получу ответы на все вопросы. Там, сверху, в Правительстве, которое профинансировало премьеру, только и ждут, чтобы все выбежали из кинозала, как невинные зайчики, заметившие серого страшного волка, а потом дяди с улыбками на лице скажут: «Это ошибка! Вы всё неправильно поняли!» и нас же выставят идиотами. Интересно, в остальных кинотеатрах та же картина или нет? Я думаю, да. В любом случае придётся просидеть весь сеанс. Нужно самому понять, что это не ошибка, а целенаправленное действие. Нужно просто абстрагироваться, выключить мозги и смотреть на сию мясорубку, смотреть и не понимать, о чём смотришь…»

– Что же ты наделал, Марк? – дрожал водитель, ровно усаживая бездыханную девушку на заднее сиденье и пристёгивая её ремнями безопасности. Когда с этим было покончено, он сбегал к переднему сиденью, открыл бардачок, порылся в нём, откопал упаковку влажных салфеток и без особой пользы протёр воспалившийся потвердевший синяк на щеке избитой. – Хозяин будет недоволен. Марк не получит лекарств! Только не это!

Сцена резко прервалась и сменилась. Марк не успел вернуться за руль, как тут же очутился возле прямоугольный серой виллы, выполненной по всем канонам минимализма. Территория вокруг неё была огорожена невысоким заборчиком. Вокруг – ни дома, ни людей, ни каких-либо иных признаков цивилизации, за исключением знакомой двухполосной дороги, которая при приближении к вилле завершалась широким кругом для разворота в обратную сторону.