– Отдай нам свои деньги и ступай себе с миром, куда знаешь.

– Братцы, нет у меня золотой казны, бедняк я такой же, как и вы… Пропустите меня ради дорогой мне семьи.

Послышался дикий смех, и грубый голос сурово воскликнул: .

– Лжешь, пан! У тебя в мешке, в тороках, золотая казна, подавай её мне, оплати дорогу-проезд через наш лес… Стыдно шляхтичу говорить неправду.

Не так боялся пан грозного гнева природы и разъяренных стихийных сил, как испугался он слов придорожного рыцаря и судорожной рукой схватился за мешок.

А в нем и в самом деле были уложены золотые дукаты, полученные паном от продажи имения, доставшагося ему после смерти доброго дяди, не забывшего племянника в своем завещании. И жалко стало пану, благородному шляхтичу, золотой казны, и в отчаянии он крикнул:

– Для Бога! Ратуйте, добрые люди!..

Удар грома заглушил крик несчастного, а в то же время почувствовал он себя в дюжих руках гайдамаков, обхвативших его словно железными кандалами, и увидал, как один из них проворно начал выворачивать дорогой мешок, словно насмехаясь над беззащитностью несчастного шляхтича.

И безнадежное, безвыходное горе охватило дух пана, помутило его ум, и в безумном отчаянии он крикнул страшное, грешное слово…

Раздался оглушительный треск; дрогнуло всё, словно чьей-то неодолимой страшной силой разбойники были отброшены в стороны; блеснул ослепительный огонь и словно бенгальским огнем осветил конные фигуры польских жолнёров 1 , храбрых вояк, обрисовывая блестящим контуром каждую форму и каждую линию. Впереди скакал мрачный предводитель, на вороном как смоль коне, в черных как ночь латах. Горели и сверкали, словно раскаленные уголья, глаза мрачного латника.

– До лясу! – крикнули гайдамаки, испуганные неожиданным появлением храбрых воинов, и вмиг исчезли в темноте лесной глуши.

Путешественник был спасен. Никто не загораживал больше ему дороги, и с облегченным сердцем поехал он дальше, поправив и положив руку на мешок с золотыми дукатами.

Лил дождь; продолжалась гроза, хотя молния блистала уже реже, и все дальше и отдаленнее раскатывались громовые удары. Стала мало-помалу утихать и успокаиваться грозная стихийная сила. И вдруг путешественник расслышал позади себя шум конских копыт.

«Опять не гайдамаки ли?» – подумал он.

Он оглянулся и увидал мрачного всадника, чёрного латника, предводителя жолнеров, так кстати подвернувшихся к нему на выручку. Догнал черный латник шляхтича, кивнул ему головой и поехал рядом. И показалось пану, что, несмотря на темь, он ясно может рассмотреть лицо латника, и стал он разглядывать молчаливого товарища.

Глядит и припоминает, что как будто он и прежде где-то видывал это лицо, что-то очень знакомое напоминают ему мрачные, злобно насмешливые черты лукавого лица – и вздрогнул всем телом путешественник; вспомнил он, где видал его – точь-в-точь похоже на лицо сатаны, нарисованное искусной руной художника, благочестивого живописца, на образе святого Михаила в тот момент, когда он поражает духа злобы и гордыни, низвергая непокорного возмутителя в преисподние бездны.

Ледяным смертельным холодом охватило сердце пана; хотел было он перекреститься, но рука ему не повиновалась, словно свинцом налилась она; хотел прошептать молитву, призвать на помощь Царицу Небесную, но для мольбы уста его не раскрывались, дрожали, и только бессвязный звук вылетел из них. Оторопел пан; ослабли его крепкие члены, кровь застыла в жилах, и, не поддержи его мрачный латник, благородный шляхтич непременно свалился бы с коня.

– Здравствуй, пан Твардовский! – глухо произнес латник.

– Я тебя не знаю! – прошептал пан, ещё более содрогаясь, что неизвестный знает его имя.

Сатанинская улыбка мелькнула на губах мрачного латника, и он насмешливо произнес:

– Как меня не знаешь? А кто же спас тебя сейчас?

– Храбрые жолнёры милостивого короля моего…

Презрительный смех прервал речь шляхтича, и латник сказал:

– Вздор! Тебя спас я!

–

Но кто же ты?

–

Сатана!

Шляхтич так и окаменел; а латник продолжал:

– Ты призвал меня на помощь, и я спас тебя!.. Чего боишься? Стыдно робеть и отступать благородному шляхтичу!

Пан был задет за живое. Как истый сын храброго народа, шляхтич боялся перед кем бы то ни было выказывать трусость, и потому, хоть его и била лихорадка при мысли, что он очутился в обществе сатаны, пан собрался с духом и смело воскликнул:

– Твардовский ничего не боится и никогда не отступает!

– И прекрасно делаешь.

– Что тебе нужно?

– Чего нужно? А ты разве не знаешь, что «долг платежом красен?»

– Знаю!.. Чем я должен заплатить тебе? Жизнь нужна моя, искуситель?