Шрифт:
Здесь свет казался тьмой, и тьма светом; воздух исчез, и кругом всё было без жизни, бытия и движения, бледно, тускло и темно, Всё сливалось в какую-то смутную тень; и то было ни день, ни ночь, а тьма без темноты, бездонная пустота, без границ и без протяженья, где носились образы без лиц. Открылся перед глазами смертного невиданный страшный мир: без звёзд, небес и света, без времени, без дней и ночей, без промысла, без надежды, без радостей. Ни жизни, ни смерти здесь не было: всё было задавлено безбрежной тяжёлой мглой; всё было неподвижно, темно и глухо, как в могиле. Слышались где-то вой да стон, глухой звук цепей да скрежет зубов.
Чуть не застыла, не окаменела жизнь юноши при виде адского ужаса, его бытие едва не превратилось в ничто и чуть не слилось с бездной вечности, если б его не спасли от разрушения надежда и вера, до сих пор руководившие им. Вспомнил он про дар старца-подвижника, опомнился – и священный гимн слетел с его уже застывших уст и огласил мрачные бездны… Юноша пошёл вперед.
Так прошел он беспредельные круги чистилища, где с унылым воем носились души людей, не получивших крещения, умерших без покаяния, и спустился, наконец, в самую глубь адской тьмы, где на огненном троне сидел дух-исполин, сам сатана, окружённый сонмом вместе с ним падших духов, в огневых очах которых светились невыносимые страдания и муки от снедающей их зависти и тоски об утраченных блаженствах рая.
При входе юноши, в руках сатаны трепетали два дрожащих грешника, два земных клятвопреступника. Сжал сатана трепетавших изменников, и не стало их, сгибли даже и их призраки, – вихрь Вселенной умчал их дух в безбрежный мрак…
Словно гром, зарокотал голос князя тьмы, потрясши бездну ада… Сатана гремел:
– Сын праха и забвения, зачем ты явился?
Сильный верой и надеждой, возгласив славу Господних сил, юноша смело ответил:
– Смирись, сатана, возврати мне кровавый договор, данный тебе отцом моим.
– Червь, дохну, и ты превратишься в прах! Как смел ты вступать со мной в борьбу?
– Жив Бог, жив во мне и бессмертный дух!.. Сатана, я тебя не боюсь! Вера спасёт меня! Отдай мне то, чего я требую, и да исчезнет вся власть твоя над моей бессмертной душой!
– Презренный, ты хочешь борьбы? Возьми договор! Ты прав: ещё не в моей власти твоя бессмертная душа: она полна ещё веры и надежды, жаждет вечного блаженства; так попробуй же достигнуть его, или я вновь возьму твой дух и разрушу в прах твоё бренное тело!..
Грянули громы, бездонная тьма осветилась огнем, все потряслось, дрогнул всем телом Твардовский и… проснулся…
5. Пробуждение.
Не скоро пробудившийся юноша мог опомниться и придти в себя от этих грозных, страшных видений. Весь организм его был потрясён. Думая, что он ещё носится и блуждает в безднах вечности, Ян взглянул вокруг себя и увидал.
Лежит он на своей постели, в низенькой, темной спальне отца; тускло освещает лампада опочивальню и святое распятие, пред которым она светится и мелькает. Перед распятием Спасителя мира, на коленях, обратив к Нему взоры, полные надежды и мольбы, стоят: старый отец Яна и ветхий подвижник-старец. Из глубины души взывает старый Твардовский к распятому на древе Сыну Божию словами раскаявшегося разбойника: «Помяни мя, Господи, во царствии Твоём». А старец-подвижник, кадя из кадильницы, восклицает:
– Слава долготерпению Твоему, Господи!
И клубы кадильного курения, подымаясь вверх, как бы уносят с собой их смиренные молитвы к подножию престола Всемогущего.
– Где я? – тихо произнес Ян.
Голос его был услышан молящимися. Старик Твардовский, быстро поднявшись, подошёл к постели сына и сказал:
– У себя дома… ты лежишь в моей опочивальне, дорогое дитя.
– Но как же я сюда попал?
– Да ты никуда и не выходил с тех пор, как вернулся от старца и прилёг отдохнуть… Ты трое суток проспал мёртвым, непробудным сном, и я уже думал, что больше ты и не проснёшься…
Юноша живо встрепенулся и воскликнул:
– Отец, ты говоришь, что я спал: так всё это был один страшный сон?.. Ах! а я-то думал, что и в самом деле я спускался в ад и достал от сатаны роковой договор… О, какой ужасный, тяжёлый сон!.. Но, погоди, это что такое?
Сбрасывая с себя одеяло, которым он был прикрыт, молодой Твардовский почувствовал в своей руке что-то крепко сжатое. Он взглянул, и лицо его осветилось необыкновенной радостью, он от восторга затрепетал всем телом: в правой руке своей он держал пергаментный свиток.
– Отец! – воскликнул он. – Если я спал, не выходя отсюда, то как же очутился при мне этот пергамент?.. Взгляни, не проклятый ли это договор твой с дьяволом? – И он подал свиток отцу.
Оцепенел от изумления и радости старый отец: он узнал свой договор. С криками восторга и плача от полноты счастья, он бросился обнимать смелого сына, а потом, взяв сверток, обратился к старцу, с любовью и восхищением смотревшему на происходившую сцену, и сказал ему:
– Святой отец, что же сделать теперь с этой проклятой записью?