Увидал теперь Ян, что по дороге и по всем путям, от запада и востока, севера и юга, идут бессчётные толпы людей, всевозможных вер и наций. Тут шли народы и Старого и Нового света: белолицые европейцы, черные как уголь африканцы, смуглые азиаты и медно-красные индейцы; тут теснились люди всех званий и сословий: могучие вожди племен, жрецы и патеры, чернецы и миряне, богачи и бедняки; виднелись в этих толпах люди всех полов и возрастов: мужчины и женщины, старики и дети, красавицы и отвратительные уроды.

Как вихрь неслись эти тени по широкой дороге к предверию ада. Мчались они туда с неудержимой силой, исчезая в мрачном пространстве; но новые тени и образы не убывали, возрастая с ужасающей быстротой, хотя ни одна тень, раз потонувшая в мрачном прахе, уже не возвращалась более назад и не попадалась навстречу юноше. Он подумал:

«Видно, широка и беспрепятственна дорога в страшную кромешную тьму: множество несчастных бешено мчатся туда, но, – горе безумцам! – никому из них нет возврата назад».

Смертельный ужас охватил юношу!..

И вот мимо него, с быстротою мысли, несется, как облако, блестящая и прозрачная, как утренняя роса, тень черноокой жгучей прелестницы. Все в ней дышит дивным Сладострастием. Каждая черта, каждая линия, каждый изгиб тела грешницы проникнут обворожительной красотой. Мчится птицей Сладострастие в ад, а за ним бешено бегут людские тени, души которых жаждали в жизни одной только чувственной красоты и любви, утопая в оргиях разврата и сластолюбия.

О, кого только не было в этой безумной толпе!

Бежали за прелестницей и юноши и пожилые мужи, тут же за ними тянулись и беззубые старики: то жирные как кабаны, то высохшие как скелеты, седые как лунь, то лысые как полированное стекло. Отставали старики-сластолюбцы от молодых теней и в бессильном бешенстве на свою немощь скрежетали беззубыми челюстями, проклиная себя и свое бессилие и напрасно стараясь остановить прелестную грешницу, показывая ей мешки свои, полные золота.

Пронеслись эти безумцы, а вслед за ними показался страшный образ ненасытной Алчности. Блистала она золотом и серебром, усыпанная драгоценными перлами. И, толкая друг друга, бежали за ней разбойники, с кинжалами в руках, с которых капала кровь невинных жертв их жадности. Лица убийц были искажены зверской злобой и неистовством; ручьи крови текли по дороге от их гнусных следов. Шли за ними воры с грабителями, вместе с чужим добром, укравшие и взявшие на себя все грехи обкраденных и обиженных ими людей. Неслись тут же и богачи, в жизни ненасытные в приобретении золотой мишуры, утопавшие в роскоши и не слышавшие воплей бедных, сирых и беспомощных людей. Теперь все эти несчастные любостяжатели напрасно старались удержать золотой образ Алчности; напрасно ростовщики и скряги, мздоимцы и лихоимцы, плача кровавыми слезами, испуская отчаянные стоны, молили своего золотого идола приостановиться хотя бы на мгновение. Он не внимал им и несся вперед с ужасающей быстротой, а грозный призрак смерти, потрясая цепями, гнал этих безумцев за тем, что им дороже всего было в земной жизни.

Они скрылись с жалобным воем.

И прошли мимо Яна, дрожавшего от страха при виде смертельных грехов, Пьянство и Недуг, в виде отвратительных скелетов. Перед собой они катили бездонную бочку с водкой. Лилось вино из щелей бочки, брызгая во все стороны, и, точно кровожадные волки на падаль, бросались к водке тени пьяниц, давя друг друга, испуская отвратительные ругательства, смрадные, как псы, и грязные, как свиньи, только что вывалявшиеся в вонючей грязи. Гнусный порок во всей своей омерзительной наготе сквозил в чертах жалких пьяниц, позабывших в земной жизни, благодаря пагубной страсти, все честное и благородное, все разумное и воздержное, и погрязших в черной тине порочного разврата.

За пьяницами неслись безбожники с дико-безумными очами, в которых виднелся страх и бесконечное отчаяние. Трепетали они всеми членами от непреодолимого ужаса, чуя близость мрачной вечности и гонимые пороком гордости, самонадеянности и высокоумия, который бичевал их бичом из жил самоубийц и отравителей; а тут же, вперемежку с этими безумцами, бежали и ханжи, скованные по рукам и ногам оковами из змеиных голов, из открытых пастей которых высовывались огненные жала и прожигали лицемерных грешников неугасимым огнем. Бес лицемерия правил ханжами и гнал их в ад. А там семенили и выступали ксендзы, схоластики, пустословы, лживые писаки, чернокнижники, астрологи, и всех их влекла бледная, костлявая смерть на цепи, выделанной из слёз и крови людей, которых эти тени обманули при жизни, уча их вместо правды и истины одной лжи, закрывая от них свет мраком гнусной и коварной неправды.

Много было различных грехов и грешников; юноша устал разглядывать их, содрогался, отвращал взоры свои и из глубины взволнованной души воскликнул, перебирая спасительные чётки:

– Господи, да не яростью Твоею обличишь меня, ни гневом Твоим накажешь!.. Утверди на мне руку Твою… Нет мира в костях моих при виде грехов моих… Господи, на Тя уповаю!.. Не оставь меня, не отступи!.. Внемли в помощь мою!..

И вдруг собачка пропала. Твардовский оглянулся и увидал себя пред вратами ада.

У входа в него стояли: Скорбь, с уныло опущенной головой; Робость, с искаженным от трусости лицом, с дрожащим остовом; Зло, с змеиным взглядом и жалом, испуская из себя тлетворно-заразительное дыхание; Старость и Слабость с изможденным, пожелтевшим телом; Ужас, искажённый диким безумием; Труд, с разбитыми членами, истощенным остовом, с безнадежно блуждающими глазами; Голод, Сон и наконец Раздор, на голове которого вместо волос извивались змеи, переплетённые окровавленными лентами, вырезанными из кожи пьяниц, крамольников, заговорщиков и убийц. Впереди всех стояла Смерть.

– Отворите! – смело воскликнул юноша стражникам адской вечности.

– Ты ещё не наш! – послышался ему ответ, отозвавшийся в его ушах могильным звуком.

Взмахнув над головой чётками, Твардовский снова сказал:

– Впустите!

Печаль и Скорбь, испустив жалобный вой, хотели было пропустить смельчака, но Смерть, щёлкнув челюстями и потрясши косой, глухо произнесла:

– Живым здесь нет места!

С хвалебным гимном на устах юноша вступил в ад. С трепетом приостановился он, поражённый ужасом преисподней.