Шрифт:
– Мужик, ты часом не съел кота? – возмутился Филя и бросил к ящику пакет с выпрошенными у молоденьких поварих куриными головами.
Бомж вздрогнул, удивленно посмотрел на Филю и ответил:
– Глупостями не занимаемся. И вообще сейчас пост.
– А где тогда кот?
Бомж пожал плечами, дескать, а я почем знаю.
– Не крути, мужик! Отвечай на поставленный вопрос!
– Да я ниче. Ребята, я только подошел. Гляжу, ящик стоит. Присел отдохнуть. А вообще-то я тут всегда зимую. Меня все знают.
– Не бреши. Здесь кот зимует. Мы ему пожрать принесли, а ты, небось, самого кота сожрал!
– Да на что мне ваш кот! Я в подвале в теплотрассе живу. А тут известью негашеной запасаюсь. Ее на базаре бабки покупают, белить деревья и вообще. Меня тут все знают.
– А ты что тут знаешь? – вступил Александр Палыч.
– И я все знаю, – ответил бомж.
– А редуктор тут не видел?
– Какой редуктор?
– А вот такой, – Палыч показал бомжу эскиз.
– Если найдешь, пузырек дадим, – вступил Филя.
Бомж оживился.
– Видал, ребята, видал. Точно такой редуктор, пошли покажу. Бомж отодвинул ящик, и среди груды металла образовался лаз.
– Мы тут не пролезем, – сказал Филя.
– Я проход сейчас расширю. Пройдете. Тут на велосипеде можно кататься!
Бомж стал нажимать на педаль, валявшуюся под его ногами, и, заскрипев, ржавые трубы и штыри распрямились, образовав просторный вход в гору.
– Ни хрена себе! – удивились Александры и прошли вслед за бомжом вглубь.
– Извините, – попросил бомж, – пакетик захватите с собой, пожалуйста. Жалко добро бросать.
– А ты мужик, случаем не наш кот? – догадался Филя.
Бомж в ответ довольно хихикнул.
Вход плавно, хотя и поскрипывая, закрылся.
Глава вторая
Под ногами поскрипывала стальная стружка. Эхо каждого шага звонко и далеко разносилось. Тоннель был сухой и длинный. Свет, проникающий сквозь лабиринты вторичного металла, усиливался, отражаясь от блестящих нержавеющих предметов, расположенных с учетом всех тонкостей законов оптики.
Спина бомжа при каждом шаге ритмично и уверенно колебалась, вселяя такую же уверенность и спокойствие в сэнээсов.
Дорога шла под уклон. Останки современных самолетов, кроватей и танков, обильно переложенных снарядами всех калибров, сменились трехлинейками и казацкими шашками. Особняком стояли плуги с молотками и серпами, как будто с них срисовывали революционные гербы. Потом пошли чугунные литые ограды, бронзовые колокола, за ними мортиры, бомбарды, аркебузы, а минут через пятнадцать стали все чаще встречаться косы, бердыши, редкие в здешних местах глефы и кузы. Кольчуги валялись рядом с рыцарскими латами и двуручными мечами. Изредка попадались морионы, кабассеты и шишаки.
Постепенно тоннель превратился в оружейный музей. Сталь сменилась железом, железо – бронзой и медью.
– Так скоро и до золотишка дотопаем, – сострил Филя.
– Почти пришли, – ответил бомж.
Филя присвистнул.
– Не свисти! – одернул тот. – Пусто будет. Да еще, не дай бог, собак накличешь.
– Извините, больше не повторится, – с почтительной вежливостью ответил за него Палыч, впавший от увиденного в полуобморочное состояние.
– Ну вот и на месте, – бомж открыл совершенно незаметную дверь в стене и, пропустив вперед гостей, вошел в светлый зал. – Располагайтесь, гости дорогие, присаживайтесь. Сейчас чайку попьем. А может, газировки? У меня отвод от цехового сатуратора.
– Может, у тебя и винцо из крана течет? – снова осмелел Филя.
– Для хороших людей и винца можно найти.
Любитель пива Палыч очнулся от увиденного музейного чуда и спросил:
– Отец родной, а пивка жигулевского можно?
Бомж повернул самоварный кран, торчащий из стены, и в медную кружку, надраенную до блеска, потекла золотистая и пенящаяся жидкость.
– А это у вас случайно не из цехового туалета? – почтительно сострил также пришедший в себя Филимонов.
Бомж довольно захихикал и стал еще больше походить на кота. Вместо ватника на нем оказалась меховая пушистая безрукавка с колером выкормленного и спасенного ими любимца.
– Васильич, – обратился к нему Филя, уже полностью уверенный, что перед ним кот, – ты нам растолкуй без этих алебард, кранов, мушкетов и прочих штучек суть происходящего.
Васильич молча налил пива в три кружки, присел рядом с сэнээсами, приподнял свою и произнес:
– Со свиданьицем.
Все стукнулись кружками и отпили.
Усы у Васильича от пены побелели, глаза заблестели, и он заговорил:
– Живу я тут, ребяты, тихо и спокойно. Никого не трогаю. Храню и сберегаю. Не для себя, а для истории. Но ежели кто надумает наш мир, так сказать, «до основанья, а затем…», то могу, как Красная Шапочка, дернуть за веревочку, и так хряснет. Мало не покажется. Тут, если посчитать, пороху еще от древних греков, не говоря про нынешних русских.