– И только? Ха! Ты посмотри на его реакцию! Он же ушел в сквот моментально, когда другие и понять ничего ещё не успели! И посмотри – как качественно! Песик – и песик, не подкопаешься! Такой малыш – а обернулся без изъянов. Ты не туда смотришь, ты на зубы его смотри!

Он тоже пытался спрятаться – тем особым образом, которым раньше прятался лишь по таким же особым сигналам старших. Самым важным сигналам, когда опасность слишком велика и никакие иные прятки не помогут. И раньше всё получалось. Но на этот раз даже такая мера не сработала – мир перевернулся, но проклятые руки никуда не исчезли. И тогда, выгнув шею до хруста, он вонзил все свои мелкие и очень острые зубы в одну из ненавистных рук.

– Действительно, зубы качественные. И реакция.

– Ах ты… гадёныш! От ведь!.. Ты у меня забудешь, как кусаться! Да я все твои пакостные зубёшки…

– Отпусти щенка, Эри. Ты его задушишь. А он ещё не прошёл Испытание.

– От же тварь! Да не трогаю я его, успокойся! Что я, совсем, что ли… Испытание ему… Ну, мелкий гадёныш, держись! Я тебе устрою экзамен! Ты у меня полетишь, как фиброгласс над Нью-Баден-Баденом!

– Эри, уймись. Ты убьёшь ребёнка.

– Нифига! Только не его! Ты на его зубы посмотри! У них вся семейка перспективная, очень высокие показатели, буквально на грани, мне ещё в прошлом году казалось – вот оно! Рядом же было совсем, почти получилось, самую бы чуть… надо было ещё тогда не ссать жидко, а решиться наконец и полностью снять защиту. Имели бы сейчас, что предъявить, а не стояли перед комиссией с голым задом…

– Имели бы сейчас кучу проблем. Что ты так бесишься? Он же не тебя укусил.

– Ха! Хотел бы я на это посмотреть! Попробуй он укусить меня – вот было бы весело! Не ему, конечно. Ну, держись, гадёныш…

– Если ты выйдешь за пределы рекомендованной нормы – я укажу это в рапорте.

– Зануда. Смотри! Видишь? Все показатели в границах нормы! Можешь указывать в своём рапорте хоть триста раз!

– На грани верхней границы нормы.

– Но всё-таки – нормы! Да пойми же ты – это оправданный риск! Я нюхом чую – у этого малыша получится! Посмотри, он какой! Красивый, сильный, наглый. У него просто обязано получиться! Если ещё чуть-чуть ослабить экранирование…

– Эри, уймись.

– Ладно, ладно! Видишь – всё, не трогаю больше! Можешь включать.

Боль.

Руки исчезли – и тут-то она и навалилась всей своей огромной чёрной тяжестью. Он знал, он помнил, что именно так всё и будет. Но всё равно – неожиданно. Стремительный чёрный водоворот боли ¬затянул его в самую середину, он падал, падал, падал, и больше в мире не было ничего, только эта чёрная боль и бесконечное падение. И тонкий пронзительный визг, впивающийся в барабанные перепонки. Он вонзается в уши, он высверливает голову изнутри, этот визг, кто-нибудь, прекратите, пожалуйста, кто-нибудь… но никого нет, только чёрная боль, и он сам пытается заорать, чтобы хотя бы так прекратить это, заглушить, отодвинуть мерзкий звук, выворачивающий наизнанку. И только тут понимает, что визг этот – его собственный.

А падение всё длится, хотя прошло уже столько времени, что вроде бы больше и некуда падать. Но падение продолжается, оно не имеет границ, и ужас его безграничен, и безгранична чёрная боль. Наверное, в неё можно падать вечно. Всё ниже и ниже. Только сердце колотится где-то под самым горлом и потихоньку становится всё труднее дышать. Как под водой, он это тоже помнит, хотя под водой и не был ни разу. Наверное, он упал уже очень низко, ниже поверхности озера, вот и трудно стало дышать, под водой ведь вообще дышать невозможно.

А падение всё длится… и длится… и длится…

– Обрати внимание на его пульс. И на биохимию. Адреналин зашкаливает. Давление у красной черты. Ещё немного – и не выдержат стенки сосудов.

– Не паникуй! Они гораздо крепче, чем кажутся! Все они! Даже такие мелкие. Ты что – до сих пор не понимаешь? К ним нельзя подходить с человеческими мерками! Они давно уже не люди!

Боль может быть вечной.

Но страх – не может.

Даже страх перед болью.

Падение продолжалось, и острые иглы-лучи никуда не делись, и чёрный ужас вокруг тоже был по-прежнему беспросветен. И трудно было дышать – что там трудно! Почти невозможно! – сердце билось уже не под горлом даже, о стиснутые зубы билось оно изнутри, и казалось, что разомкни он челюсти хотя бы на миг – сердце выскочит, так тесно ему там, за зубами…

Но что-то изменилось.

Не снаружи – там по-прежнему только чёрная боль и ужас вечного падения.

Внутри.

Словно отбивающее бешеный ритм сердце гонит по жилам уже не только кровь, но и что-то другое, чему нет названия. Что-то, такое же чёрное, как боль. И такое же вечное.

Оно не смешивается с кровью, это чёрное, чему нет названия. Оно не растекается, растворяясь и теряя силу. Оно собирается внутри, где-то под рёбрами, словно туго завинченная пружина или напрягающаяся перед прыжком Быстрая Смерть. Оно – уже почти готово, и от этой его готовности немножко щекотно в груди. Изнутри щекотно. И хочется смеяться от внезапно раскрытой Великой тайны.

Боль-то, оказывается, вовсе не всесильна!

И ужас – тоже!

С ними можно бороться! Ещё чуть-чуть – и он поймёт, как это сделать. В груди медленно-медленно разворачивает тугие длинные усики чёрный вьюнок-колокольчик, дрожит пушистыми лепестками, вибрирует от наполняющей его энергии и восторга. Ему тесно в клетке из рёбер! Он вот-вот прорвётся наружу – и тогда мир опять перевернётся, потому что не сможет вместить в себя столько восторга! И не будет больше ни боли, ни страха, ни преград! Нужно только понять… ощутить… пропитаться… Ещё совсем чуть-чуть, ведь это же так просто, он уже почти понял, почти разгадал, почти…