Мы сидели долго, пили чай и сосем не тревожили повисшую тишину. Сёстры не торопили, лишь кидали обеспокоенные взгляды и давали ту самую паузу, что позволила собраться и начать разговор.

– Меня бросил парень, женился на другой, а я жду ребёнка, – выпалила на одном дыхание, пока слёзы не начали сжирать слова. – Надо делать аборт, чтобы отец не узнал.

Конец речи провыла, втираясь лицом в плечо и отдаваясь своему горю. Боль новой волной накрыла чернеющую пустоту, а я так надеялась, что, выговорившись, мне станет хоть немного легче.

– Люб, солнышко, послушай меня, пожалуйста, – накрыла мою кисть тёплая ладонь Веры. – Тебе нельзя делать аборт и убивать малыша. Могут возникнуть негативные последствия, что ты после них не сможешь родить. Я помогу, заберу тебя у отца. Мы уедем. Дай только мне немного времени, чтобы уйти от Бориса.

– Зачем тебе от него уходить? – удивилась Надя. – У вас же стабильная, почти счастливая семья.

– Счастливая, – как-то грустно улыбнулась Вера и сжала мою руку. – Думаю, пора прикрыть завесы счастливого брака, в который продал меня отец.

Она рассказывала с непроницаемым, отстранённым лицом, говоря тихо и бездушно, а у меня шевелились волосы и подступала тошнота. Её речь была похожа на бред сумасшедшей, но фотографии, выуженные из недр скрытого облака, подтверждали Верины слова. Как она могла нести в себе весь этот ужас много лет, не выпуская скелетов из шкафов? И как отец мог бросить её в этот ад, спокойно живя и строя империю Белова.

– Я отложила деньги, у меня много драгоценностей, которые можно продать, – с лихорадочным блеском в глазах уверяла она, выплыв из кошмара. – Нам хватит надолго. Мы сбежим, поселимся заграницей, будем растить твоего малыша. У нас всё получится. И Надю с собой возьмём. Да, Надюш? Ты же поедешь с нами?

– Вряд ли, – сжалась Надюша и прикрыла на несколько секунд глаза. – Хорошо, если я увижу племянника, или хотя бы услышу. Раз у нас день откровений, то я хочу сделать признание. У меня, девочки, рак. Скорее всего, через год я не буду уже ничего видеть, или не станет меня.

Надежда

Что я ждала, признавшись Матвею в своей болезни? Скорее всего слов, что нам было хорошо вместе, но геморрой ему не нужен. Хотя, в глубине души тлела надежда услышать обратное. Мужчина оправдал мои жалкие надежды, неожиданно прижав к себе крепче и заглянув в глаза.

– Тогда я сделаю этот год для нас долгим и счастливым, – уверенно прошептал он и в ожидание уставился на меня.

Так и не ответила на его предложение переехать и жить с ним, раздумывая, смогу ли возложить на него такую ответственность за женщину, появившуюся на горизонте только вчера. Имела ли я право испортить значительный кусок жизни этого потрясающего мужчины, оставив после себя не самые приятные воспоминания.

– Мне нужно время разобраться в себе и подготовить отца, – отговорилась, цепляясь сильнее и боясь отпустить свой якорь, страшась ощутить в руках пустоту, не желая пройти через это одной.

Наверное, уже в эту минуту я знала, что уйду из дома к нему, просто женская сущность подвластна сомнениям и раздумьям, зачастую на пустом месте. В семье такие качества для нас были роскошью, лишь молчаливое согласие и рабское послушание.

– Слишком дорого сейчас время, – не согласился Матвей, урча как змей-искуситель, соблазняя каждым лёгким касанием. – Нам нельзя упустить и минуты.

Не знаю, сколько бы мы спорили, ходили кругами, мерялись отговорками, но нас прервал телефон, и звонившей оказалась Любаша, попросившая встретиться в кафе. Её голос дрожал от напряжения, а расстояние не смогло скрыть слёз.

Вылетая из автомобиля Матвея, не могла предположить в какую сторону завернёт наша беседа, и в какой заднице окажутся наши жизни. Смотрела на Веру и не могла проглотить её слова. Слишком они были неусвояемы, несъедобны, ядовиты. На фоне её существования беременность Любы и мой недуг смылись на второй, третий, десятый план.

Восемь лет жить с ублюдком, убившем собственного ребёнка, оказавшегося не того пола. Восемь лет терпеть избиения, издевательства и моральное насилие. Восемь лет мириться с предательством отца, позволять обнимать себя на общественных мероприятиях, скрывая под одеждой результаты побоев и зная, что косвенно это его рук дело.

– Я, всего лишь малый грех на душе отца, как и вы, – грустно качнула головой Вера. – Все эти годы я жила с уверенностью, что именно он убил маму.

Это признание обрушилось фантомной боль, пережитой десять лет назад. С уходом мамы исчезла нежность, забота и тепло, исходящее от рук и сердца. Потеряв её, мы враз стали сиротами при живом отце, не знающем что такое любовь и снисхождение к своим детям.

– Ты что такое говоришь, Вера? – с обидой спросила младшая сестра. – Она умерла от инсульта. Так сказал папа и врач.