Пока Вахрушева с Буравцевым решали, что им дальше делать с Вадимом, тот пил чай в комнате отдыха, когда санитар позвал его к больному.

– Здорово, лепила, я тебя не сразу узнал.

– А мы знакомы?

– Да, проводили вместе «отпуск» в одной ИТК.

– Ясно, звал чего, ведь не для этого.

– Я не жилец, сам понимаешь, те парни рано или поздно меня достанут. Зря ты в это дело встрял.

– Во-первых, я никуда не встрял, а во-вторых, надо было дать им тебя ухандокать, так?

– Ладно, что сделано, то сделано. Времени в обрез. А сказать надо многое, так что слушай. Я домушник, специализируюсь на редких и очень дорогих коллекциях оружия, холодного и огнестрельного, монет и орденов (есть такие, фалеристами зовутся), ну и, конечно, «доски», иконы то есть.

Больной огляделся вокруг, насколько позволяло ему его положение.

– Пожалуйста, выгляни в коридор, не слушает ли нас кто третий. Ибо то, что я дальше скажу, интересует очень, очень серьёзных людей.

Вадим вышел в коридор, постоял и оглядел его.

Вернулся в палату.

– Никого.

– Итак, я продолжу. Сам я в прошлом реставратор, лихая доля заставила встать на скользкую дорожку, сам видишь, вот результат, но не в этом дело. Работаю по наводке, имею тридцать процентов от куша.

– Не мало?

– С такого – нет. На мне пятнадцать краж, вещи за кордоном на аукционах проданы. Связываются со мной через интернет, и я работаю.

– Профи?

– Дока, нахожусь в розыске полиции девяти стран. Копы на хвосте: Италии, Франции, Германии, Австрии, Венгрии, Польши, Болгарии, Словакии, и в довесок ФСБ.

– Ого, а я тебе зачем?

– С последнего скока взял немного, но вещи, поверь, стоящие и редкие. Клиент подсуетился и навёл на одну хату. Я, как обычно, беру то, что надо, и тут «доска». Не смог я её отдать, не смог, как можно лики святых осквернять.

Вадим смотрел на больного урку и не мог поверить услышанному.

– Чё смотришь, думаешь, туфту гоню. А я верующий, верую я, верую, – голос перешёл на хрип. – Всё продается и покупается, но есть вещи, на которые наложено табу. Заказ поступил на мою страничку в виде фотографии, то есть изображения «доски», и адрес был. По условию договора часть денег перевели на краткосрочный счёт.

– Я знаю, как это.

– Остальное должны были лично в руки после дела. Когда увидел, глазам не поверил. Смоленская «Одигитрия».

– Что за икона?

– Когда и кем принесена в Россию из Греции – об этом вполне ясных и достоверных сведений нет. Но имелось одно сказание, в котором сообщалось, что в Россию икона попала в середине одиннадцатого века, в 1046 году, когда византийский император Константин 9-й Мономах благословил ею в дорогу свою дочь царевну Анну, ставшую женой князя Всеволода Ярославича. Икона стала символом преемственности и династической близости Константинополя и Руси. Сын Всеволода Ярославича князь Владимир Мономах в 1095 году перенёс икону из Чернигова – своего первого удела в Смоленск, где в 1101 году заложили храм Успения Пресвятой Богородицы, в котором икона и была поставлена, и стала именоваться Смоленской. Церковное предание приписывает иконе помощь в спасении города в 1239 году от нашествия войск хана Батыя.

Была она и в Москве, есть несколько вариантов перенесения туда. Как бы то ни было, икону по просьбе посольства епископа Смоленского Мисаила просил великого князя Василия Темного вернуть им икону. Князь по совету с митрополитом Ионой решил исполнить просьбу смоленских послов и вернуть святыню. Прежде чем вернуть икону в Смоленск, с нее сняли точный список «мера в меру», который оставался в Благовещенском соборе до 1525 года, когда был перенесен 28 июля в Новодевичий монастырь, основанный годом ранее по случаю возвращения в Россию от Литвы. С этого момента и был установлен день празднования иконы – 28 июля (10 августа по новому стилю).

Первообраз иконы хранился в Успенском соборе Смоленска, но после оккупации немецкими войсками в 1941 году икона не была найдена. С 1943 года её местонахождение неизвестно.

– А ты откуда это знаешь?

– Я сам из семьи священнослужителя, моего прадеда в 1937 году отправили умирать на Соловки, там и пустили в расход. Мой отец и дядя отреклись от него и забыли всё как страшный сон.

– И родители твои…

– Молчали, но перед смертью отец передал мне документ, точнее опись вывезенного немцами имущества из Смоленска. Поведал он и о прадеде много интересного, к тому времени я уже сбагривал интуристам «доски» и гжель. Учился на факультете искусствоведения и подрабатывал в одной реставрационной мастерской. А тут такие подробности, вообще затянуло меня это.

Вадим переваривал услышанное.

– Послушай, если это «доска», то есть икона, то она должна быть в церкви или храме. А по твоим словам, ты взял ее на хате, как такое может быть?

– В том-то всё и дело, судя по документу, который мне удалось разыскать в Смоленском архиве, она числится как безвозвратно утерянная религиозно-историческая ценность. Но это ещё не всё. Хата, где я обнаружил «Одигитрию», принадлежала ветерану КГБ-ФСБ, вот так.

– Ни фига себе, а то, что владелец – ветеран спецслужб, тебя в известность не поставили?