Шрифт:
Устав кружить, я направился к даче, шагая так, чтобы пореже мелькать между стволов сосен и елок. Тихонько отворив калитку, прошел во двор – дорожка, мощеная кирпичом, была очищена от снега, неся следы небрежной метлы.
Элеутерио Агпэоа был «дома» – темная энергия давила на мозг, угнетая сознание. Даже обычный человек, проходя мимо, ощутил бы этот недобрый натиск, гасивший радость и отбиравший надежду. Я даже подивился необычайной Силе, исходившей от филиппинца, и вовремя насторожился.
…Они не спустились с крылечка, а вышли из-за дома. Вдвоем – Элеутерио и Аидже. Губы филиппинца вздрагивали, выражая презрение русскому лоху, а индеец смотрел серьезно и пристально, словно пытаясь разобраться в том, что открывалось ему.
– Здравствуй, Миха, – выговорил он на хорошем русском, не притворяясь больше неграмотным туземцем. – Поздравляю – ты проиграл.
Не вступая в глупый спор, я уточнил:
– Ламу ты использовал?
Аидже кивнул.
– Тсеван слишком глуп. Да и какой с него лама? Еще будучи простым монахом, он обрел Силу – и решил, что этого достаточно для священства. Я подговорил Римпоче слегка приоткрыться, чтобы заманить тебя в ловушку… Прикидываешь свои возможности? – он снисходительно усмехнулся, и резко сжал кулак, словно поймав муху. – Хоп! Взял твою мысль! Зря… Зря ты недооцениваешь Элеутерио. Что, учитель показал тебе, как уронил Агпэоа? Но он так и не понял, почему мне удалось расправиться с ним! А всё просто. Элеутерио обладает уникальной способностью – он отбирает Силу! Что делать солдату, лишенному боеприпасов? Бежать, сдаться или погибнуть! Твой учитель выбрал смерть…
Я слушал краснокожего метагома, а сам сосредотачивался – Агпэоа был и оставался моей целью. Филиппинец умрет первым.
– А тебе разве не унизительно работать на богатея-бледнолицего? – сощурился я. – Зачем ты убил моего наставника? Ты ведь даже скальпов не снимаешь, чтобы украсить свой вигвам, или что вы там строите на Гуапоре…
– Ты слишком много знаешь, – от Аидже дохнуло холодом, – и слишком много говоришь!
Не дожидаясь, пока индеец от выводов перейдет к мерам, я вывернул ладонь, усылая к филиппинцу мощный энергетический выплеск. Словно осиновый колышек в сердце вбил.
Элеутерио, пуча глаза и раскрывая рот в немом крике, зашарил руками, словно царапая воздух скрюченными пальцами, и рухнул на колени. Сердечная мышца лопнула, выворачиваясь в хаотичном биеньи, и хилер-киллер повалился, суча ногой… Всё. Сдох.
Аидже, ни слова не говоря, отшагнул, вытягивая обе ладони. Посыл шатнул меня, бросая на одно колено, и я ударил снизу, словно зачерпывая пятерней воду, да брызгая. Индеец зарычал от боли – пять хлещущих выплесков, всаженных в упор, он отразить не смог, но устоял, приседая на широко раздвинутых ногах.
Кусая губу, я копил Силу, растрачивая ее лишь на отражения. Для мощного выброса, смертельного или хотя бы оглушающего, мне не хватало энергии. Руки чесались набить индейцу морду – по-нашему, по-простецки, но хук или апперкот стали бы последними приемами в моей жизни. Приблизиться вплотную к метагому значило бы умереть. А мне еще так много нужно сделать…
…Сосны легонько покачивались под ветерком в вышине. Солнечные лучи сквозили между стволов, щекоча встопорщенную хвою, играли бликами на стеклах веранды. Вдалеке радостно брехала собака, едва слышно доносились вопли ребятни…
Однако скрип снега под ногами, да сбитое дыхание слышнее.
Аидже бил, изнемогая, но зло, резко и часто, лишь бы я сам ослабел, отражая энергетические выпады. Мне приходилось отступать, а Силы все меньше и меньше… Неужто конец?
Вот же ж глупость какая! На крайнем подъеме ярости я стегнул индейца – он спиной крепко приложился к краснокорому стволу. И тут мои лопатки уперлись в штакетник. Всё. Отступать больше некуда.
Аидже, задыхаясь, смотрел на меня исподлобья, сквозь спутанную челку, и улыбался, торжествуя близкую победу. А я закрыл глаза, и отстроился от всего сущего, сосредоточился так, как никогда ранее, и отчаянно взмолился о помощи.
Уж не знаю, взаправду ли я видел Олександра, или меркнущему сознанию привиделось, а только в уши толкнулось: «Сим победишь!», и полыхнуло внутри приливом Силы.
Глаза открылись с трудом.
«Поднимите мне веки!» – аукнулось давнее.
Аидже стоял на четвереньках, шагах в пяти от меня, покачиваясь и дыша ртом. Ударить по нему мощным выплеском – и он умрет на месте, но я совершенно отупел от слабости.
Выпад удался мощный – краснокожего отшвырнуло, укладывая пластом. И это было последним, что пришло ко мне из мира – я сползал, спиною скользя по штакетнику. Вниз. В снег. Во тьму.
Среда, 1 февраля. День
Москва, улица Грановского
Очухаться в больнице приходилось в прошлой жизни, после ранения на срочной. Вот так же лежал под тонким одеялом и моргал, глядя в белый потолок. В приоткрытую форточку задувал свежий воздух, но перебить запашок лизола, сей неистребимый больничный дух, сквозняку не удавалось.
Я скосил глаза. Да-а… В крайний раз, помню, рядом, на скрипучем стуле сидела суматошная медсестра, а нынче…