Прервав свой самоанализ, я обнаруживаю, что держу Пауэрса за грудки и, брызжа слюной, кричу:

– Хватит молчать! Говори мне все, что знаешь!!!

Пауэрс смотрит на меня так же, как я наверняка смотрел на женщину в латексе. Он что-то бурчит, и я так понимаю, что он считает меня сумасшедшим.

Я бью его кулаком в живот. Я представляю неудачницу-пловчиху, прыгающую в бассейн и оставляющую после себя галлоны брызг – примерно так мой кулак врезается в желеобразное тело Пауэрса.

Пауэрс пытается меня повалить на пол, он крупнее меня, я знаю, что сейчас окажусь на полу, но я почему-то не оказываюсь. Во мне бурлит звериная ярость, во мне есть неизведанные до сегодняшнего дня силы наносить очередной за очередным удары в брюхо Пауэрса, в его бока, в наслоение его подбородков, в его бульдожью морду…

…Я словно бы просыпаюсь. Мои кулаки гудят, а ухо болит настолько сильно, что я в страхе проверяю на нем наличие мочки. Мочка, слава богу, в норме, она не болтается на крохотном лоскутке кожи. Я чувствую кровь, она спадает на черную футболку Пауэрса, который лежит без сознания. Я радуюсь своей победе, понимаю, что в данном случае причина для радости по-детски глупая, но продолжаю радоваться. Моя рука, наверное по рефлексу, почему-то еще не вымершему со времен медпрактики, тянется к толстой шее Пауэрса проверить пульс. И пульс не обнаруживает.

Я успокаиваю себя, думаю, что всему виной накопленный на продаже подделок жир, но тут же вижу то, что должен был заметить сразу, и понимаю, что Пауэрс мертв.

В его левой глазнице торчит вилка. Кровь скапливается в лужицы между надбровными дугами и мясистыми скулами.

Словно в тумане я приезжаю к своему домику на Пасифик Хайтс, глушу мотор. Достаю пачку "…Heaven", закуриваю. Долго смотрю на пачку и думаю, что очень скоро в гробу, во сотни раз большем, чем этот, окажется мой мертвый подельник Пауэрс.

Я не мог его убить. Я до сих пор не верю в это.

Если и вправду мои руки стали причиной смерти Пауэрса, то значит, в мое тело вселился кто-то другой. Я понимаю, что это бред, но лучше думать, что дело обстоит именно так, чем ставить в вину свой собственный рассудок или состояние аффекта. Аффект… Это смешно. Я точно помню, что чувствовал ярость, но ярость подобного рода не смогла бы затуманить мой разум.

Хотя я никакого аффекта ранее не испытывал, что я могу об этом знать? Возможно, аффект именно так и приходит…

Мне тошно. Я открываю дверь своего Форд Фокуса, и меня вырывает на мокрый асфальт. Мокрый… Идет дождь, а я только сейчас его замечаю.

Я берег свою Сэнди от правды. Но продолжать все скрывать нет смысла. Мне придется ее расстроить…

Я убил человека… Все-таки нет, не я, убил тот, кто был в моем теле в момент убийства. Я знаю, что это абсурд, но сейчас я уповаю на этот абсурд так, как порою уповают на бога. Я не помню, как воткнул вилку Пауэрсу в глаз. Если я не помню – значит, не я ее втыкал.

Не знаю почему, видимо из-за мышечной памяти, но я захожу в hooklove. Ни одного нового сообщения от Клэр. Только два десятка прежних сообщений с недвусмысленными намеками.

Я набираю Клэр. Она знала, что Пауэрс был дома, и она, скорее всего она виновата в смерти Пауэрса. Звучит абсурдно, но к этому абсурду против своей воли я начинаю привыкать.

Клэр не берет трубку. Я набираю еще раз и после, наверное, двадцати гудков, слышу раздраженное:

– Что случилось?

Высокий, не женственный, с повелительными интонациями – от ее привычной манеры говорить я уже успел отвыкнуть. Бред Клэр выдавил из меня сложившуюся к ней "недолюбовь-недоненависть", заменив ее более прозаичным, но и более странным страхом.

– Олег, что тебе нужно? – спрашивает Клэр, спрашивает так, будто бы я – клиент, который хочет обменять кольцо 585 пробы на что-то менее затратное.

Я ожидал услышать похотливую сучку, а не привычную Мисс Занудство, поэтому что-то мямлю в трубку. Я чувствую, что Клэр сейчас прервет разговор, поэтому спрашиваю:

– Ты знаешь Уайта Пауэрса?

– Кого? – переспрашивает Клэр, и в ее раздраженном голосе я слышу искреннее недоумение.

– Извини, я ошибся, – говорю я.

– У меня отчетность сегодня, ты как всегда, в самое неподх…

Я сбрасываю. Я убеждаюсь, что наши тела порою кто-то посещает. Быть уверенным в этом все равно что быть сумасшедшим, но вот эта сумасшедшая мысль – единственная, что логично объясняет весь бред.

Вновь закуриваю и думаю, с чего же начать свой рассказ Сэнди.

Курю и думаю, думаю с более пронзительной болью, чем ранее, о том, куда завела меня моя душная жизнь.

Пепел

Заперт в собственной оболочке. Все живое – фон.

Материальны только мои мысли. Ощутим только я.