И вот крутой поворот, а за ним - запрудившие всю дорогу греческие повозки, дети, женщины, старики. Они с ужасом смотрели на несущуюся на них громадную военную машину, грозившую всех раздавить, смять...

– Тормози!..
– мы одновременно схватились за рычаг. Нога Царева до отказа выжала педаль ножного тормоза.

Тяжелая боевая машина с людьми, со снарядами, стремительно скользя по асфальту, неумолимо приближалась к толпе.

Мы не наехали на них. Буфер легко столкнул в сторону бетонный столбик ограждения, и перед нашими глазами встал почти отвесный обрыв.

Грохот падения... Темнота. Не знаю, сколько я был без сознания. Потом различил журчание воды. Она быстро заполняла кабину. Собрав последние силы, выбрался наружу... Кажется, все живы. Сверху торопливо спрыгивали и бежали наши солдаты и офицеры...

Ноги подломились, и я тяжело рухнул обратно в ручей.

Дней семь я был отрешен от окружающей жизни. Иногда перед глазами смутно мелькали знакомые лица. Смутно и расплывчато. Наконец, под тревожными взглядами медсестер начал вставать. Все-таки ожил, но силы возвращались медленно.

Приехал Комаров. На цыпочках прошел к кровати, присел на стул, негромко, хотя в палате, кроме нас, никого не было, начал рассказывать полковые новости.

– Люди все здоровы, установку почти отремонтировали, комиссия, расследовавшая случай, установила, что мы в происшедшем не виноваты.

Я с облегчением откинулся на подушку.

– Когда ты поправишься-то?
– спросил Иван.
– Ходить можешь?

– Только если поддерживают.

– Дело-то какое!
– Лицо его вдруг расплылось в улыбке.
– Кузьменко ведь нас представил, как кандидатов в академию, и уже выезжать надо. Утвердили... Хорошая весть лучше всякого лекарства. Вскоре, поблагодарив от всего сердца работников госпиталя за лечение, осторожно усаживался в кабину машины.

– Понеслась!
– прокричал Иван из кузова.

И вот последние дни в полку, в котором провоевали всю войну. Со сколькими товарищами надо проститься, сколько получить напутствий. И мы с Иваном ходили по городку.

В последний раз взглянули на свои "катюши". Строго выровненные, идеально чистые боевые машины стоят в артпарке в полной боевой готовности. Последнее прощание с батарейцами и разведчиками. С Федотовым, только недавно вернувшимся из Москвы, где он в единственном числе представлял наш полк в колонне Первого Украинского фронта на параде Победы.

И вот осталось проститься с двумя полковыми святынями. Знамя 70-го гвардейского минометного полка. Алое полотнище, яркие орденские ленты. И рядом - колонка фамилий погибших воинов. Первый - Миша Будкин и за ним его разведчики. И дальше дорогие имена: Прудников, Плюша Сорокин... Гвардии капитан Чепок... Женя Богаченко... Последняя - гвардии майор Баранов.

На посту часовой с автоматом. Мы встали рядом. Приложили руки к козырькам...

Не было у воинов Великой Отечественной войны лучших в жизни дней, чем те, когда они с победой возвращались на Родину.

По Венгерской равнине, по ущельям Закарпатья, по привольной Украине один за другим с запада на восток шли эшелоны. Из окон классных вагонов, дверей теплушек рвались наружу звуки гармошек, патефонов, аккордеонов и, все заглушая, гремела многоголосая солдатская песня: "..Ты ждешь, Лизавета, от друга привета, и не спишь до рассвета - все грустишь обо мне".

Разъезжались по домам воины-победители.

На узловых станциях эшелоны подолгу стояли. Воины гуляли по перрону, знакомились, отыскивая земляков.

Гаубичник с Одерского плацдарма!.. Я дернулся было к капитану, но вовремя вспомнил, что тот не очень приветлив. Но капитан подошел сам.

– Сколько лет, сколько зим!.. Тоже домой? Я вот совсем. К детишкам.
– Он устало улыбнулся.

– А видели бы кадровики, как вы с "тиграми" управлялись - ни за что бы не отпустили, - горячо сказал я ему.

– Да... Было дело под Полтавой, - улыбнулся капитан.

– Не под Полтавой, а на Одере.

– И под Полтавой было, - капитан подморгнул, - Надо бы отметить такое дело!

Разве я мог отказать офицеру, спасшему мою батарею в тяжелом бою?

С нашим эшелоном шла одна теплушка, в которой ехали люди, возвращавшиеся из фашистской неволи. За все время пути они почти не выходили из вагона. Вся группа сошла в Киеве и долго стояла на перроне, чего-то ожидая.

Прогуливаясь вдоль состава, я как раз проходил мимо них, когда какой-то человек из этой группы взволнованно выкрикнул мое имя.

Я изумленно обернулся...

Видимо, мое удивление отразилось на лице, потому что человек замедлил шаги и, как-то растерянно улыбнувшись, проговорил: