Для него важнее всего были жизни людей. «Мы можем заменять корабли. Но мы не можем уберегать и спасать».

С наступлением 1915 года началась долгая бойня в траншеях. Наступление немцев на порты пролива было остановлено и сдержано, что вызвало в Британии настроения шаткого оптимизма. Теперь никто не мог продвигаться. По всей Франции — от Северного моря до Альп — изогнутым полукругом проходила линия траншей, которую нельзя было обойти ни с какого фланга. Как могла любая из сторон прорвать ее, кроме как лобовой атакой? Проследите за названиями мест по длине этой изогнутой линии: Ипр, Аррас, река Сомма, Суассон, Верден; на протяжении почти четырех лет эта линия отклонялась лишь на какие-то мили, если не ярды.

С самого начала смерть не проявляла ни малейшей пощады к Западному фронту. На востоке войска царской России настолько глубоко вторглись в Восточную Пруссию, что встревоженные немцы перебросили туда два армейских корпуса из Франции и Бельгии. Как писал Конан Дойл, это, вполне возможно, предопределило исход битвы при Марне. Танненберг и Мазурские озера были залиты русской кровью. Перед концом 1914 года к центральным державам против союзников присоединилась Турция.

В начале 1915 года Британия предприняла попытку прорвать тупик на Западном фронте, обогнув единственно возможный фланг. Если бы пролив Дарданеллы удалось форсировать совместной операцией на море и на суше, можно было бы пробиться через южную часть Европы и помочь России, атаковав противника с другой стороны. Военные корабли вошли в узкий пролив под огнем турецких фортов.

«Только взгляните на британцев на другой стороне пролива», — думал человек в «Уиндлшеме».

«Итак, после полуночи спать, — писал он в начале лета. — Окно моей спальни открыто. Когда я в последний раз взглядываю на небо, я слышу издалека все тот же монотонный волнующий гул, с которого начался день».

Это была вторая битва под Ипром, затяжная и отмеченная агонией вследствие применения немцами ядовитых газов.

Отравляющие вещества усугубили обнаружившуюся у Британии нехватку боеприпасов, которая, как говорили, была критической. На Уайтхолле, ворчали, появилось коалиционное правительство. Но Ипр преподнес еще более горькие уроки, хотя они и не были новы.

«Атаки, подобные той, что имела место 9 мая, — писал Конан Дойл в июле, — когда несколько бригад потеряли почти половину своих военнослужащих, делают ясным то, что незащищенные войска не могут пересечь зону, обстреливаемую из пулеметов. От таких атак следует либо отказаться, либо найти искусственную защиту для людей».

Он призывал военное министерство создать бронежилеты, которые обеспечили бы войскам хоть какую-то защиту двух жизненно важных частей тела — головы и сердца.

«Голову, — писал он в «Таймс» 27 июля, — надо защищать каской, подобной той, которую разработали французы. Сердце можно прикрыть изогнутой пластиной, изготовленной из высокопрочной стали».

Это было только началом его экспериментов; идея родилась из рассказов о Неде Келли, разбойнике, который подобно призраку передвигался в броне, пока полиция безуспешно вела по нему стрельбу. Министерство боеприпасов в принципе согласилось, отметив, что, возможно, ему будет доверен один секрет.

В тот момент он работал над историей британской кампании во Франции и Фландрии в дополнение к речам и статьям, о которых его просило правительство. Его источниками информации для этой истории были командиры-генералы, снабжавшие его необходимыми деталями.

Пока в его кабинете накапливались массы деталей (его секретарь теперь стал майором Вудом, который находился на фронте, в нескольких милях от подполковника Иннеса Дойла), даже тот спокойный уголок страны окрасился в хаки и коричневый цвета войны. В Кроуборо, где был расквартирован полк Территориальной армии, ДЯсин открыла приют для бельгийских беженцев. Он же сам собирался вскоре открыть крыло «Уиндлшема» под клуб для канадцев. Кроме того, сотня канадских офицеров обедала у него каждый субботний вечер.

К вечеру Восточное побережье накрывала тьма, которая распространялась вглубь. Над Англией зависал шестисотфутовый «цеппелин», который летел настолько медленно, будто оставался совсем неподвижным, и шипел своим газовым баллоном подобно гремучей змее?

«Полдюжины здоровых суфражисток, — ворчал он, — наделали бы не меньше вреда». А в «Политике убийства» писал: «С военной точки зрения политика идиотская; невозможно представить себе ничего такого, что в большей степени стимулировало бы и укрепляло национальное сопротивление».

Если он ненавидел противника за хладнокровное, расчетливое, с улыбкой применение методов террора, то все-таки не мог не видеть перспективы. Самые характерные для него слова он высказал в «Великом германском заговоре», где обратился к тем, кто в 1911 году были его друзьями во время автопробега курфюрста Генриха.

«Удачи вам, граф Кармер, и неудачи вашему полку! Того же самого и вам, маленький капитан Тюрк, самой большой удачи и горя вашему крейсеру!»

Он не захотел присоединяться к взрыву шпиономании. Он защищал группу пожилых иностранцев, попавших в беду и оставшихся без денег, за что его обвинили в прогерманской позиции. На одной из своих лекций в Лондоне о войне, на которой его представил лорд Холдейн, Артура взбесило то, что Холдейн был встречен несколькими выкриками «Предатель!» из зала из-за того, что он будто бы сочувствовал немцам. И сэр Артур никогда не переставал отдавать должное создателю Территориальной армии. «Честная игра!» — продолжал он утверждать, хотя никто лучше Конан Дойла не знал, что могли подумать об этом творцы немецкой военной политики.