Ну хоть выгонять не собирается, а то я уже испугалась… А журналисты — это не проблема. Звездной болезнью я переболела еще в детстве, когда скупила на рынке все плакаты с «Внедорожником».

Квартира у Лени большая, просторная, и мне был дан зеленый свет разместить свои вещи там, где мне самой удобно. То есть повесить свои платья рядом с мужскими футболками, поставить свою розовую зубную щетку рядом с мужской синей, положить плюшевого барашка на нашу общую постель…

— Игрушка? — нахмурился Леня, увидев застиранного много раз мягкого барашка, и только сейчас до меня дошло, какой глупой идеей было забрать с собой детскую сплюшку. Ведь тема возраста все равно незримо висит между нами, хотя и кажется, что мы ее перешагнули. Всегда может случиться ход назад, и я занервничала. Вдруг Леня опять отступит?

Но, по крайней мере, не в этот раз.

— Будешь с этим козлом спать, когда меня дома не будет, — тоном, не требующим возражений, предупредил Филатов, но мне понравилось его командование. Я готова быть послушной для него до конца жизни. — А пока я тут, спать будешь со мной.

— А ты ревнивый, — и облегченный смешок.

— Да, Надя, я ревнивый. И ты даже не представляешь, насколько…

Нет, не представляю. Но не боюсь, потому что не предоставлю своему любимому человеку ни единого повода для ревности. Я — его, я вся его, и больше мне никто не нужен.

Вот только Леня принадлежит мне не полностью. Телом — да, со мной, да так со мной, что к утру у меня саднило горло от криков, которые раз за разом выбивал из меня Леня. Я познавала азы физической близости с опытным мужчиной, который всю ночь держал меня будто под высоковольтным напряжением, давал взорваться и снова умело доводил до той точки, когда каждая частичка моего тела превращалась в натянутую до исступления гитарную струну, звенящую от легкого прикосновения. Я и не знала, что так бывает… Ни один любовный роман, ни один эротический фанфик не сравнится с тем, что я испытывала в объятиях Лени. И, кажется, он нарочно привязывает меня к себе этими новыми для меня сумасшедшими ощущениями. Вбивая в меня самое важное, самое долгожданное слово, которое он читал в моих подернутых поволокой глазах:

— Моя…

Всем телом он был со мной, на мне, во мне, но вот душой… Я могла догадываться о его истинных переживаниях и намерениях ровно настолько, насколько он сам позволял мне догадываться. Леня будто очертил внутри себя определенные границы, рубеж, за который мне не разрешено переходить. Его сын — самая запретная тема для возможного обсуждения и односторонних вопросов с моей стороны, но не единственная. Я хорошо помнила, как Леня забавлялся с журналисткой в гримерке и очень переживала, что подобное снова повторится. Долго держать в себе этот страх я не могла и озвучила его вслух, то не услышала в ответ желанного опровержения. Наоборот, Леня дал понять, что подобное вполне может произойти.

— Ты узнаешь об этом первой, — успокоил он меня, хотя врядли эти его слова можно считать успокоением. Наоборот, я еще больше напряглась в непомерной тревоге: — Ненавижу лгать об изменах. Ложь — самое грязное в отношениях. Противнее, чем сама измена.

Вот он, еще один закрытый участок, на который мне нет хода. Если я правильно поняла слова Валика, мать Артема изменила Лене и, бросив семью, уехала за границу. Видимо, это слишком сильно повлияло на его мировоззрение в целом и на доверие к людям в частности.

И я сделаю все, что в моих силах, чтобы завоевать его доверие целиком, полностью, чтобы Леня раскрылся передо мной, чтобы не держал в себе вечно свои мысли и позволил впустить меня в свою душу и в свое сердце…

С Артемом был перебор. Благо, девочка вовремя поняла навязчивость своих вопросов и сумела остановить свой буйный темперамент. Нет. Все, что касается его, Лениного, сына — под строжайшим запретом. Как зона отчуждения за колючей проволокой под напряжением. Его личный Чернобыль, куда никому нет хода… впрочем, как и выхода.

Леонид уже давно смирился, что Артем никогда не сможет стать полноценным членом общества. С трудом, переступая через все мыслимые и немыслимые отрицания, через которые однажды переступают все родители детей-инвалидов, Леня все же осознал — глубокие формы синдрома Дауна не поддаются ни лечению, ни коррекции. И осознание это равносильно самой изощренной пытке так ударило обухом по голове, что Леня в какой-то момент не выдержал и съехал. Квартиру купил для сына на соседней улице — специально неподалеку, чтобы не чувствовать себя родителем, кинувшим на произвол судьбы собственного ребенка. Леня по-прежнему оплачивал врачей, дефектологов, тренеров, даже несмотря на то, что все в один голос твердили, мол, мальчику ничего не поможет. Вон, недавно из специализированного центра для таких же, как он, «солнечных» малышей вернулся вместе с Варюшей. Толку только от этих центров…? Видеть, как твой ребенок вовсе не ребенок, как другие, а маленький монстр, живущем в своем, поломанном восприятии этого мира — вгоняло не просто в депрессию. Это уже была клиника, и, если бы Леонид не съехал, точно бы сошел с ума.

И никогда и ни за что Надя не увидит тот ад, из которого Леня с позором сбежал. Не увидит сломанные игрушки с оттисками зубов, разорванные подушки с торчащими из дырок клочками пуха, посуду из прочного пластика, потому что Артем разбил все хрупкие предметы в квартире, до которых смог дотянуться. И Варя с ним всегда начеку, ведь однажды Тема едва не задушил ее подушкой… Откуда в маленьком ребенке столько силы, агрессии и ненависти — одному Богу известно. Так что Леня четко для себя решил: раз уж он впустил в свою жизнь Надю, то и жить она будет в специально отведенном для нее пространстве, которое никогда не пересечется с пространством Артема.