– Сейчас заплачу, - ухмыляюсь.

– Давай. Так и нужно, чтобы на слезу прошибало... Сечешь, к чему я веду? Твои "Едоки" и есть его наследство. Мы устроим нашему покойничку посмертную выставку и обеспечим ему вечную славу. Снимки шикарные, осталось к ним биографию достойную придумать. Чтобы и жертва тоталитарной системы, и философ-самоучка, и непризнанный гений, и одинокий волк, и просто красавец-мужчина. Развлечемся, заодно и заработаем. На этих твоих призраках русизма, что бродят по Европе, свет клином не сошелся. Не перевелись еще богатые коллекционеры на земле нашей...

– Погоди. Я пока не очень понимаю, зачем придумывать этого покойника? Просто для смеху? Или для дела нужно?

– Для дела, конечно. Ты представить себе не можешь, насколько удобнее представлять интересы покойника. Во-первых, о нем слова худого ни одна сволочь не напишет. Тебя бы распяли за человеконенавистничество, а трупу все позволено, мертвых у нас любят, того гляди сразу в классики запишут, даже на некоторые несовершенства техники и, ты уж не серчай, явные пробелы в образовании глаза закроют охотно... Во-вторых, живым коллегам не так обидно. Вместо того чтобы интриги плести, еще и помогут от чистого сердца. Ну и продавать снимки вместе с рождественской сказкой о трагической судьбе отвергнутого обществом художника, сам понимаешь, проще.

– Наверное. Тебе виднее. Я ничего не понимаю ни в продажах, ни в выставках, ни в рождественских сказках. В сущности, я обычный провинциальный халтурщик, на досуге кропавший что-то, как говорится, "для души"...

– Вот!
– орет Веня.
– И он такой же, покойничек наш! Большой талант, истлевший в безвестности, в повседневной погоне за куском хлеба, высокий класс!

– Ужас какой. Дамы будут сморкаться от умиления.

– Ага, в норковые носовые платки... Ты скажи лучше, как тебе мое предложение? Может быть ты все-таки предпочитаешь пожинать лавры под собственным именем? Если так, скажи сейчас, тут нечего стесняться. Я, как ты уже, наверное, понял, могу помочь тебе красиво стартовать. А дальше - по обстоятельствам.

– Погоди, - говорю, - не тараторь. Лавров я точно не хочу, я все же не суп какой-нибудь. И идея твоя мне нравится. Но и пугает немного, честно говоря. Мне надо подумать.

– Думай, - легко соглашается Веня.
– Мысли, следовательно, существуй. А пока думаешь, можешь снимки печатать: в любом случае, пригодятся. Негативы-то при тебе?

Киваю.

– Ну и слава богу. Я тебя сведу с одним пряником, который уже давно ни хера не делает, а сдает в аренду свою лабораторию всем нуждающимся - на день, на два, на неделю, как договоритесь. По крайней мере, новогодние каникулы с пользой проведешь... Или у тебя другие планы?

Глава 107. Ильмаринен

...кузнец выковывает себе золотую деву, но не может с ней спать.

– Да нет, - вздыхаю, невольно прикидывая, сколь грандиозными могли бы стать мои новогодние планы, если бы Машенька, прекрасная беглянка, сладкий мой сон, добровольная пленница волшебного дома, вдруг решила бы навестить меня наяву, как в старые добрые времена.

Впервые я вынужден признать, что ее присутствия в моих снах все же недостаточно для полного счастья. Мне бы наяву ее обнять, запах вдохнуть, пальчики тонкие, один за другим, губами согреть, хоть на полчаса остаться с нею вдвоём в этой комнате, потому что я уже начал забывать значение этого дивного слова: "вдвоём". Вот и вспомнил бы, заодно... Сердце твердеет от внезапной боли: маленький, тяжкий камешек, того гляди, проломит хрупкие ребра, изорвет в клочья кожу и упадет на пол - что тогда будет со мной?

Это бунт на корабле, это восстание, почти ересь; в наказание я, сам себе инквизитор, обречен на долгую вечернюю прогулку в испанских сапогах. И поделом.

Но вслух я говорю совсем иное.

– Нет у меня никаких планов. Я вообще как-то не сообразил, что скоро каникулы наступают. Не привык жить по такому графику: у нас с Сашкой все календарные праздники были самые что ни на есть рабочие дни.

– Вот и славно, - кивает Веня.
– Завтра обо всем договоримся, да? Утро вечера, и все в таком духе...

Вскоре он уходит, я остаюсь один, и сон бежит от меня, а когда, наконец, сменяет гнев на милость, я просто проваливаюсь в небытие - не черное, как принято полагать, а огненное отсутствие пространства и времени, в котором ничего не происходит.

Принято считать, что это и есть отдых.

Глава 108. Имир

Антропоморфное существо, из тела которого создан мир.

Мое утро, вопреки фольклорной аксиоме, оказалось отнюдь не "мудреней", а, напротив, много глупее предыдущего вечера. Я неприкаянно слонялся по складу, прижимая к животу сумку с тормановским наследством, пугал сотрудников потерянной улыбкой и алеющим от бессонницы взором, на все вопросы отвечал невпопад и выкурил полпачки сигарет еще до полудня, хотя, казалось бы, почти бросил уже это занятие - и вдруг на тебе!

Nikon просится в руки, требует внимания, не позволяет мне заниматься другими делами, даже погрустить толком не дает. Рвется из сумки на волю, жаждет порезвиться. К полудню я сдался, извлек этого буяна из суки, расчехлил, зарядил черно-белой пленкой.

– Ну и что мне с тобой делать?
– спрашиваю.

Молчит, сверкает синеватым оком объектива. Дескать, не царское это дело на вопросы отвечать. Сам гадай, какова моя священная воля.

– Кого снимать желаете, Ваше Величество? Натурщиков у меня - завались, только позы у них однообразные: или сутулятся над прилавками, или раком над коробками стоят. Сам недавно таким же экспонатом был, знаю... Впрочем, почему бы и нет?