– Куда ж теперь бежать, - вздыхаю.
– Зря, что ли, ехали в такую даль? Будем стучаться.

Однако нас опередили. Парадная дверь распахивается сама, на пороге стоит симпатичный белобрысый карапуз лет пяти и взирает на нас, деловито мусоля во рту безымянный палец левой руки.

– Покажите приглашение, - наконец говорит ребенок, и в тоне его явственно звучит недетская смесь строгости и иронии.

Я окончательно теряюсь, но заветную бумажку младенцу протягиваю. Кто его знает, этого вундеркинда, может быть, ему родители велели гостей встречать...

– Что же ты такой неаккуратный?
– сердится дитя, обнаружив оторванный уголок приглашения.
– Ничего тебе в руки дать нельзя, все в них горит. А я-то думаю: что случилось, что за гости такие пожаловали, что ко мне вдруг детство вернулось? А вы вон какие. Понятно все теперь...

Ему, вундеркинду, может, и понятно. Мне - нет. Маша, кажется, и вовсе в шоке. Изумленно переводит взгляд с меня на мальчишку и обратно; взор ее мечется, как пчела, застрявшая между оконными рамами.

– Ну что же вы, ребенка испугались, - смеется карапуз.
– Не нужно бояться, меня ни нянчить, ни пеленать, ни на горшок сажать не придется. Проходите лучше в дом. Посидите. Успокойтесь. А я пока пойду, другим гостям покажусь, таким они меня еще не видели... Потом вернусь.

Он впускает нас в полутемную прихожую, пухлая ладошка повелительно указывает на одну из дверей.

– Посидите пока там, - говорит.
– И ничего не бойтесь. В этом доме не умирают, так-то.

– Какой странный мальчик, - шепчет мне Маша, когда мы послушно заходим в отведенную для нас комнату и усаживаемся рядом на старом, но чертовски уютном диване.

Здесь горит настольная лампа под зеленым абажуром, под ноги стелется смешной тряпичный коврик, окна завешаны плотными шторами яркого апельсинового цвета, а обои на стенах явно предназначены для детской: там резвятся какие-то зооморфные мультяшки в коротких шортах и пестрых рубахах, цветут незабудки, растут гигантские мухоморы. Но Маше нет дела до окон и стен, ее здорово взволновал давешний малыш.

– Разговаривает совсем как взрослый. И - ты слышал?
– он сказал, что детство, мол, к нему вернулось, потому что мы в гости пожаловали... То есть, нужно сделать вывод, что на самом деле он взрослый? Или как? Думаешь, это розыгрыш? Его родители подучили людей смущать? Ма-а-акс, скажи же хоть что-нибудь!

– Солнышко, - вздыхаю виновато, - да откуда же мне знать? Я - дурак дураком, ничего не понимаю. Мальчишка, и правда, странный. Он меня даже напугал немного... ну, не он сам, а это нелепое сочетания детской мордашки и старческой строгости.

– Трусишка, - улыбается она.
– Трусишка зайка серенький под ёлочкой скакал... Слушай, а зачем мы вообще сюда приперлись? Пока ехали, мне было более-менее понятно, а теперь - нет. В самом деле, зачем?

– "Зачем", - это неправильная постановка вопроса, - говорит невысокий красивый старик, который, оказывается, уже стоит на пороге и внимательно слушает нашу болтовню.
– Самые замечательные поступки всегда совершают не "зачем-то" и не "для чего-то", а просто так... Лучше уж спрашивать: "почему?" На такой вопрос всегда найдется больше одного ответа, не так ли?.. Например: вы приехали сюда потому, что я давно ждал вас обоих в гости, но не смел торопить события, поскольку попасть в мой дом вы могли только вдвоем, а вам потребовалось немало времени, чтобы найти друг друга... Или же потому, что все предшествующие события ваших жизней незаметно подталкивали вас к этому маленькому безумству. Наконец, просто потому, что пришло время видеть сны наяву, а начинать следует именно с этого сна... Но я забыл представиться. Я хозяин дома. Чаще всего меня называют именем Франк, впрочем...

– Вы - тот самый Франк, который обожает таскать непосвященных "на ту сторону"?!
– вскакиваю и смотрю на него, потрясенный.
– Вы - это он?!

– А ты - тот самый Макс, который однажды забрел в несбывшееся Венское кафе, выпил там несбывшийся джин-тоник и подслушал вполне сбывшуюся болтовню моих старых друзей, - смеется незнакомец.
– Не стоит придавать значение сплетням. Не так страшен Франк, как его малюют. И не бывает "непосвященных". Рождение человека - само по себе обряд посвящения. Всякий, кто однажды родился, уже избран и посвящен, а потому способен на все. Иных испытаний не требуется.

– Подождите-ка, вы оба, - незнакомым, чистым, без обычной воркующей хрипотцы, голосом говорит Маша.
– Мне нужно собраться с мыслями. Построить карточный домик, хоть хижину дяди Тома. Все пока рассыпается, но...
– Она пристально смотрит на Франка и вдруг улыбается удовлетворенно, как сытая кошка.
– Вот. Вспомнила. Вы помогали дядечке в военной форме вынимать меня из-под земли, из люка, куда я провалилась, верно? Он поднимал меня вверх, а вы принимали. Я запомнила, как сквозь ваши руки просвечивало солнце, но никогда не могла восстановить в памяти ваше лицо. Это были вы, правда?

Франк смеется. Он тоже доволен. Я не понимаю ничего, но, на всякий случай, радуюсь за компанию. Моя Маша вдруг узнала странного старика; получается, что он спас ее когда-то. Наверное, это хорошо.

– И еще вы работали в "Кавярне", во Львове, - продолжает она.
– Вы всегда давали мне не одну, как всем, а две деревянные палочки. Одну - помешивать кофе, пока он варится, а вторую - на память. Вы всегда так говорили: "на память", - но я не понимала, о чем речь, и вечно их теряла, или ломала на кусочки, или выбрасывала... А вы хотели помочь мне вспомнить, что мы уже встречались, да?