То, что начиналось, как весьма сомнительное предприятие, переросло в настоящую катастрофу. Контора при кондитерской была открыта, как и оглашал Гасту. В нее вела дверь из торгового зала. Сам горбун чинно сел секретарем. Поначалу никого не было, а потом люди как с цепи сорвались. Гасту только успевал менять учетные книги. А Феррандо тратил потом битые часы на их изучение.

Но он был счастлив, когда удавалось кому-то помочь. Амели видела это в каждом взгляде, в каждом жесте. Несмотря на ранний час, Феррандо уже заперся в своей лаборатории. Даже проснувшись, Амели уже не увидела его.

Она взяла корзинку, положила пирожков и выскользнула за дверь. Запрет Феррандо на посещение лаборатории уже давно не имел силы. Амели вошла без стука, застала мужа с какой-то склянкой, в которой мерцали белые кристаллы. Орикад болтался в воздухе и натягивал какую-то едва заметную сетку.

Амели деловито поставила корзинку на стол, взяла пирожок и дала демону. Поцеловала мужа в щеку:

— Не говори, что ты сегодня не ложился.

— Я спал… немного.

Амели покачала головой:

— Так нельзя. Теперь они идут со всех окрестностей. Из других городов. Это уже слишком.

— Ты будто ревнуешь.

Амели надула губы:

— Я совсем не вижу тебя. А Мари совсем не видит Гасту.

Феррандо улыбнулся:

— Это говорит мне женщина, которая едва ли не ночует среди своих вафель и крема?

— Это другое!

— Да? — Феррандо поднял брови, коснулся губами ее губ: — Все одно, любовь моя. Мы оба занимаемся тем, что делает нас счастливыми. Мне придется смириться, но наша дочь будет такой же безумной кухаркой.

Амели опешила, замерла от неожиданности. Уперлась ладонями в грудь мужа, пытаясь отстраниться. Даже стукнула кулаком:

— Я же просила! Просила! Просила молчать!

Феррандо легко подавил этот бунт, поцеловал ее запястье:

— Вчера приезжал магистрат.

Амели нахмурилась:

— Что ему нужно?

— Хотят статую святого Пикары.

— И что ты ответил?

Он улыбнулся:

— Больше никаких статуй. Никогда.