Весь постамент был сложен из крупных серых камней правильной формы. Снаружи эти камни были тёмно-сырыми, почти чёрными, однако же такой цвет они приобрели благодаря длительному пребыванию на открытом воздухе. Да, эти камни так потемнели из-за грязи. Стоило лишь немного поскрести поверхность любого из них, как за слоем черноты обнаруживалась светло-серая текстура этого материала. Сами камни эти были довольно мягкими, податливыми, а структуру имели пористую.

По всему периметру постамент был украшен искусно вырезанными розетками, шедшими сплошной чередой на расстоянии сорока сантиметров от верхней границы постамента. Расстояние между двумя такими розетками составляла тридцать сантиметров.

В одном из боков постамента была устроена углубляющаяся внутрь сооружения каменная лестница, сложенная из тех же самых камней. По этой лестнице можно было легко вскарабкаться на данное сооружение.

Надо признаться, верхняя его часть было куда интереснее части нижней.

Вся та плоская поверхность, что поддерживалась над землёй уже описанной ранее каменной кладкой, – представляла собой нечто удивительное. Это была совершенно чёрная плоскость. Она была черна настолько, что казалось, будто её только что залили асфальтом. Однако же никакого асфальта там, разумеется, не было. Вместо него данное пространство было засыпано землёй. Чёрной как вулканический песок землёй. Это была очень жирная земля. Настоящий чернозём.

Однако же вот в чём тут была явная странность. Хотя вокруг росло немалое количество деревьев, семена которых сюда регулярно падали (я сам часто находил там налетевшие с остролистых клёнов «вертолётики»), – на означенной поверхности не росло вообще ничего. Вот прямо совсем не росло! Не было там ни крапивы, ни бурьяна. Это же касалось и стен означенного постамента. Бурьян и крапива вовсе не прорастали сквозь щели между камнями. Иногда на серых камнях обнаруживался зелёный мох, однако эе это было редким явлением. На вершине же данного сооружения не росло вообще ничего. Вообще.

Правда, слой чернозёмной почвы там был весьма неглубок. Это уж я знал точно.

Оно и понятно: когда мы с дедушкой и бабушкой отправлялись гулять, то часто захватывали с собой хорошую сапёрную лопатку. Классическая такая лопатка с деревянной ручкой, выкрашенной в бежевый цвет. Дед её приобрёл ещё в годы первой чеченской кампании.

Так вот. Стоило только пару раз копнуть такой лопаткой в означенном месте для того, чтобы преодолеть слой чернозёма и уткнуться в толстенный слой непонятного строительного мусора. Да, слой чернозёма там составлял всего около десяти сантиметров. Дальше начиналось какое-то чудовищное месиво из битового красного кирпича, осколков стеклянной и глиняной посуды, всякого рода железок, изуродованных до неузнаваемости ржавчиной, а также прочего тому подобного мусора.

Чего в том месиве только не попадалось!

Нам с дедом нередко доводилось находить там монеты времён Российской империи. Больше всего нам попадалось монет времён Екатерины Второй. Несколько меньше было монет времён Николая Первого. Ещё реже встречались монетки конца девятнадцатого и начала двадцатого века, отчеканенные как раз при последних Романовых. Монет советской эпохи почти не было. За всё время наших раскопок мы обнаружили только две.

Обнаруживались там целые медные тазы, нисколько не пострадавшие от долгого пребывания под землёй, чугунные сковородки, угольные и спиртовые утюги, съеденные ржавчиной и теперь рассыпавшиеся прямо в руках кухонные ножи.

Один раз, помню, мы выкопали большой брезентовый куль. Вес он имел совершенно немереный. Мы втроём едва сумели вытащить его из ямы. Сначала мы вообще думали, что это чей-то завёрнутый в непромокаемую ткань труп. Но когда мы развернули брезент, – то всё оказалось ещё хуже. Как оказалось, внутри этого брезентового свёртка хранились набитые пухом подушки и одеяла исполинских размеров. Там же лежало сразу несколько комплектов положенного к ним постельного белья и небольшой цветастый коврик с бахромой. Всё это, разумеется, за столько лет пребывания в земле пропиталось влагой и сгнило, а потому вид имело настолько отвратительный, что я, честно говоря, с большим удовольствием увидел бы в том брезентовом кульке человеческий труп.

Много всего странного происходило в тех местах.

Начнём с того, что на руинах всегда было темно. В любое время дня постамент был полностью закрыт густой тенью, исходящей от сплошной стены окружавшего данное сооружение леса. Даже в самые яркие солнечные дни руины были неизменно погружены во мрак.

Ещё возле руин всегда было холодно. Сколь бы теплым ни был день, – а возле постамента температура никогда не поднималась больше, чем пятнадцати градусов выше нуля по Цельсию.

Несмотря на то, что руины находились всего в паре сотен метров от Новозаводской улицы, – они всегда были тщательно спрятаны от посторонних глаз. Летом их скрывала в себе неприглядная чаща, зимой же – бурелом и гигантские сугробы.

Так, мы с дедом самостоятельно выяснили, что вблизи от названных руин не работал ни один из наших компасов. Правда, стоило отойти прочь от того места лишь на сотню метров, – и приборы снова начинали действовать.

Впрочем, творившиеся на руинах странности совсем не ограничивались теми незначительными мелочами, о которых я только что упомянул.

Как я уже говорил, мы часто устраивали на тех местах раскопки. Так вот, с этими раскопками была связана ещё одна странность того места.