Наверное, было бы разумно рассказать о них.

Не то, чтобы Гиллем мог навредить Уолтеру, но если он будет вставлять мне палки в колеса, это и Энтони коснется.

И в то же время не хотелось бы, чтобы это выглядело так, будто я действительно побежала ябедничать «любовнику». Что я ищу у него защиты.

— Что? — мужчина поймал мой взгляд и задал вопрос прежде, чем я успела определиться, хочу ли я все же говорить или нет.

Сказать «ничего» и отвести глаза — он решит, что я им любовалась!

Может быть, господин Уолтер и был отменно хорош с растрепанными волосами на фоне зимнего неба, подтверждать это мне совершенно не хотелось!

— Два дня назад меня вызывал к себе господин Гиллем, мой бывший начальник.

— Вызывал? — переспросил Энтони. — Зачем?

— Я надеялась, что он хочет все же провести необходимые исследования на базе ИЦ, — вздохнула я под скептический смешок. — Но мне сообщили, что, если я не перестану с тобой общаться, ИЦ подаст на меня в суд за разглашение секретной информации, нарушение этики и еще бог знает что.

— Я решу этот вопрос, — спокойно отозвался Уолтер.

— Я не для этого тебе это сказала, — нахмурилась я.

— А для чего?

— Для того, чтобы ты был готов, если у меня начнутся проблемы с ИЦ. Я не хочу тебе навредить.

— Я тронут, — произнес Энтони и было непонятно, он это в шутку или всерьез. — О чем ты разговаривала на приеме с главой департамента?

Вопрос был неожиданным, и я удивленно хлопнула ресницами.

— С лордом Пэришем? Ни о чем особенном. А почему ты спрашиваешь?

— Ты уверена? — въедливо уточнил Уолтер игнорируя вторую часть фразы.

— Он спросил про моего дедушку. Не являюсь ли я его родственницей. Дедушка был очень известным человеком в департаменте.

— И чем же он был известен?

— Он был выдающимся магом-криминалистом. Возглавлял отдел и дослужился до заместителя главы департамента. Но больше всего он известен, как человек, благодаря которому ее светлость герцогиня Тайринская, будучи еще не герцогиней, а дочерью опального виконта и первой женщиной-криминалистом, смогла достичь всех тех высот, которых она достигла.

— Неужели? — Уолтер вскинул бровь. — Это дедушка так утверждал?

— Нет, так утверждала ее светлость, — вздохнула я. Бедный дедушка!

Судя по лицу Энтони, тот совершенно не улавливал, в чем здесь заключалась жестокая насмешка судьбы (в лице герцогини Тайринской), и мне пришлось углубиться в историю:

— Дедушка был… м… человеком очень традиционных взглядов. И считал, что главным, вернее, единственным женским призванием является роль дочери, жены, а затем матери, а все остальное — от лукавого. И когда ее светлость устроилась на службу в департамент, он… был этому не очень рад.

Уолтер откровенно хохонул от мягкости моих формулировок, прекрасно сообразив, что за ними скрывается. Запрокинутая голова, белозубая мальчишеская улыбка, взъерошенные ветром светлые волосы…

Я отвернулась и продолжила:

— Кто же знал, что девица-криминалист угодит в герцогини, да еще и окажется весьма злопамятной дамой. Папа рассказывал, что надо было видеть лицо дедушки, когда однажды его пригласили на собрание в поддержку кампании о предоставлении женщинам права голоса. По рекомендации ее светлости.

— Это прекрасно, — от души веселился Уолтер. — Какая жалость, что я так мало был знаком с этой восхитительной женщиной.

— Я бы посмотрела, если бы тебе на протяжении всей жизни мстили за допущенную однажды ошибку! — против воли возмутилась я, сама не сообразив, зачем, собственно, возмущаюсь, потому что вообще-то была целиком и полностью на стороне герцогини.

Дедушку я не столько любила, сколько побаивалась, да и его философия кому-кому, а уж мне была точно не близка. Но он же дедушка! Семья! К тому же уважаемый человек, добившийся очень многого. И тут какой-то промышленник будет над ним смеяться!

— Прошу прощения, — Тони вскинул руки в жесте притворной капитуляции и, безошибочно определив источник моего возмущения добавил: — Семью не трогаем.

А потом он вдруг ухватил меня за ладонь и рывком притянул к себе. Смеющиеся глаза и морщинки-лучики, разбегающиеся от уголков, оказались неожиданно близко. Я возмущенно округлила рот, но застыла, не произнеся ни звука.

И мир как будто бы застыл.

Только волнующееся море, пустынный простор зимнего пляжа, бескрайнее небо над головой — и мужчина напротив, настолько близко, что его дыхание оседает жаром на губах, а тепло его тела чувствуется даже сквозь слои одежды.