– Долго вы всё с Эви придумывали-вертели, – Таскув оглядела бесстрастное лицо тётки. – А коль понесёт от него, а жениться он всё ж не захочет?

Та развела руками.

– Если понесёт, значит, её Калтащ благословила, а не тебя. А Унху с ней будет, если ты его отпустишь.

И как на словах у неё всё просто получается!

Таскув, задыхаясь от жжения в глазах, что не хотело проливаться слезами, выскочила на улицу вновь.

Хлестнул взгляд Унху, который чуть поодаль резко и отрывисто разговаривал с Эви. Та пыталась ухватить его за руку, но он не давался. Замахнулся даже, но кулак сжал и опустил, гневно щуря глаза. А после и вовсе ушёл, так и не выслушав Эви до конца.

Он подсел к Таскув, которая устроилась у огня: невозможно и противно было спать в одной палатке с теткой и сестрой. Зная о том, что они вдвоём против неё удумали. А ведь улыбались и заботились как будто. Теперь уж лучше здесь.

– Я не знаю, как так вышло, – просипел охотник, сжимая пальцами колени. – Я плохо помню, как оказался там. Только помню, что тебя видел.

Таскув громко и недоверчиво хмыкнула. Вишь, выдумывает, как по писаному.

– И тебя не насторожило то, зачем я тебя позвала?

Он качнул низко опущенной головой.

– Нет. Поначалу-то просто… обнимала да... Ничего такого. А потом завертелось. Как в дурмане. И вдруг смотрю, а не ты это вовсе.

Он запустил пальцы в волосы, тихо зарычав. И видно: больше нечего ему сказать, нечем оправдаться. Таскув внимательно его оглядела чуть искоса. Охотник боялся поднять на неё глаза, и коснуться не пытался: запретила ведь.

– Я не могу пока тебе поверить. Я должна… Подумать надо всем этим.

Он кивнул. И на лице его светлой печатью отразилась надежда. Таскув потерла зудящее запястье и опустила взгляд: вокруг него красовался тонкий багровый ожог. Она взяла руку Унху – то же самое. Словно связь их, у святилища Калтащ, обретённую, сорвали вместе с кожей. Или просто так она напомнила о себе?

– Что это? – тихо спросил Унху, видно, только заметив отметину.

Таскув отпустила его руку, борясь с желанием вытереть ладонь о штанину.

– Это предательство.

– Я не предавал тебя! – вдруг вспылил Унху. – Говорю тебе, Эви меня околдовала или опоила чем. Не ведал я, что творю!

Дозорный с любопытством на них покосился, но, натолкнувшись на взгляд охотника, кашлянул и ушёл. А всё равно наутро все знать будут, что тут приключилось. Стыдоба! Страшно быть обманутой – точно в неизвестность шагнуть. Вот, было у тебя всё: любимый, который поддержит и защитит, и долгая жизнь рядом с ним впереди, наполненная радостями и тревогами, которые вместе преодолевать. И вмиг не стало будто бы. И осталась только растерянность: что дальше-то делать?

Таскув провела пальцем по ожогу, и бросился в глаза шнурок, что Лунег ей на другую руку повязал. Надо же, забыла про него совсем! И как он не слетел, когда она соколицей обратилась? Странно.

– Нож дай, – бросила Таскув так и сидящему рядом Унху.

Тот глянул непонимающе.

– Ты чего?

– Не буду себя резать, и тебя тоже. Не бойся.

Охотник покачал головой, вынимая из-за пояса нож. Таскув поддела шнурок острием, резанула – бесполезно. Попробовала ещё раз, сильнее – тот лишь впечатался в кожу от натяжения, но не порвался. Вряд ли нож Унху так затупился, что уж и тонкую ровдугу порвать не может.

– Откуда он у тебя? – забирая оружие кивнул Унху на шнурок.

Таскув отвернулась, не желая с ним разговаривать. Каждое слово из себя силой давить приходится.

– Подарок зырянского шамана.

Охотник, не спрашивая, взял её за руку и попытался порвать путы, но только зашипел, разрезав ими себе кожу на пальцах. Таскув отдернула запястье, чувствуя, как от его прикосновения зажгло по всему телу. Точно рану незажившую потревожили.

– Уходи, – буркнула она.

Унху только в грудь воздуха набрал, собираясь что-то сказать, но вздохнул и оставил её одну.

Таскув покрутила шнурок на запястьи, пытаясь разгадать плетение шаманского заклятья, но не смогла найти конец, от которого можно было бы его распутать. Только голова от усилий закружилась и подступила уже знакомая тошнота к горлу. Замелькали перед глазами виденные раньше образы: Смилан в ночном лесу, его улыбка, знакомая и чужая одновременно. Черный олень и Лунег, возносящий молитву богам.

Запутать её хочет, к себе привязать. Получается, два обручальных обряда она прошла, и тот, что раньше свершится, судьбу её продолжит.

Вот только ни одного, ни другого теперь не хотелось.

Глава 9

Путь к остякам пролёг через невысокие отроги Рифейских гор на восточной их стороне. Затем отклонился от устья Печоры, уходя всё дальше от граничащих с землями зырян мест. Скоро каменистые холмы и склоны, поросшие березовым и кедровым стлаником остались позади, уступая место густым, вольготно раскинувшимся лесам и болотам, что прятались в их чаще.

Нынче солнце почти припекало. Воины к полудню поснимали кожухи, оставаясь лишь в шерстяных рубахах. И поговаривали даже, что тепло едва не как в Ижеграде – крепости, который княжич их, строил южнее, между владениями остяков и башкир. Чтобы протянуть цепь застав, выставляя препону на пути кочевых захватчиков с восточных степей, о которых давно уже ходила недобрая слава.