– Ей мало смерти Майенского? – не меняя интонаций, задал риторический вопрос епископ. – Что ж, пусть вдова занимается вдовьими делами. Сделайте так, чтобы эта добрая весть всегда была именно таковой, шевалье.

Кавалерист поклонился, понимая приказ епископа без пояснений.

– Вы сегодня же отправитесь с депешей к моему племяннику, – вынимая из ящика стола холщовый мешочек и бумажный свёрток, произнёс священник. – Вот пакет и деньги на дорогу. Передайте на словах, что я желаю видеть его лично и как можно скорее. Пусть оторвётся от своих сердечных дел и приедет ко мне. Я уже стар, и хочу попрощаться с маркизом до того, как предстану перед Всевышним.

Кавалерист снова почтительно склонил голову и аккуратно сгрёб вещи со стола.

– Я могу идти, монсеньор?

– Идите, шевалье.

Ленитина открыла глаза и поняла, что она всё ещё находится в той отдельной келье, где потеряла сознание несколько дней назад. С удивлением девушка почувствовала, что голова её легка, а мысли светлы. Воспитанница поняла: болезнь отступила.

Присев на кровати, мадемуазель де Сентон огляделась и сосредоточилась, чтобы вспомнить, что с нею произошло. Но половина событий последних дней словно выпала из памяти брюнетки. Лишь одно Ленитина помнила, как «Отче наш» – мать Мадлон безапелляционно решила упечь её в монастырь. «О Боже, как это несправедливо! – к собственному удивлению по-французски, а не на латыни [14] , взмолилась Ленитина, вмиг сложив ладошки вместе и обратив взор к распятию в углу. – Ты ведь не допустишь этого, Господи! Зачем тебе я? У меня в сердце живёт любовь к земному мужчине – тебе не нужна такая невеста!»

Видел бы кто её сейчас со стороны, залюбовался бы, как на искусное творение великих мастеров. Во время молитвы лицо красавицы всегда становилось ангельски-чистым и одухотворённым. И французские мысли, обращённые к Богу вместо латинских стихов, ничуть не испортили этого впечатления – просьба девушки была абсолютно искренней.

Разговор с Создателем прервали тяжёлые шаги в коридоре. Ленитина вмиг съёжилась и забилась в угол кровати. Снова – противный скрежет замка, и тяжёлая дверь вновь с отвратительным скрипом открывается, чтобы впустить аббатису в келью затворницы. Мать Мадлон вошла медленно, лениво передвигая своё тучное тело.

– Элена-Валентина де Сентон! – грубо позвала она девушку, но Ленитина промолчала. Тогда аббатиса повторила призыв: – Элена-Валентина де Сентон!

Ответа вновь не последовало.

– Ты уже поправилась, мне это сообщили, – проговорила мать Мадлон. – Собирайся – через два часа нас ждёт Его Преосвященство. Он благословит тебя.

Воспитанница подалась вперёд, издав истошный крик:

– Но матушка!

– Молчи! – оборвала девушку аббатиса. – Неужели ты по сей день не покорилась воле Бога?!

– Но я не могу стать монахиней, матушка!

– Можешь, ещё как можешь! – твёрдо сказала женщина и схватила затворницу за запястье.

Ленитина задрожала всем телом от страха, смешанного со злостью.

– Через четыре дня ты будешь уже далеко и от Серса, и от мирских забот. Поэтому сегодня я разрешу тебе проститься с подругами, – словно смягчившись, произнесла аббатиса и отпустила руку девушки.

– Спасибо, матушка, – едва выдавила из себя Ленитина, чувствуя, как кровь отлила от сердца.

– Благодари за это маленькую Фантину. Она за тебя очень хлопотала. Соскучилась. А я не могу отказать сиротке. Вставай!

Девушка нехотя подчинилась.

– Сейчас пойдёшь с сестрой Сабриной до пансиона, заодно приведёшь себя в порядок, переоденешься. Но не мешкай! Через два часа епископ ждёт нас!

Развернувшись, монахиня направила своё тучное тело к выходу и даже не удосужилась запереть дверь. Сентон тяжело перевела дух. Через мгновение на пороге появилась сестра Сабрина.

– Как ты себя чувствуешь, Элена-Валентина?

– Не знаю, – пробурчала Ленитина и взялась одной рукой за щёку. – Я очень хочу уйти… Уйти отсюда навсегда!

– Так пойдём скорее, – обняв воспитанницу за талию, ласково проговорила монахиня.

– Нет, ты меня не поняла! – упрямо качнула головой красавица, и светлое покрывало сползло с её чёрных кудрей на плечи, обнажив голову. – Я хочу вообще покинуть это место! И монастырь, и пансион! Я хочу домой!

Прекрасный, но такой измученный взгляд Ленитины с мольбой обратился к монахине. Но сестра Сабрина отрицательно покачала головой: