Шрифт:
— Яр, — только и сказала я, поднимая на него голову.
Он внимательно посмотрел на меня — серо-голубые глаза, совсем живые и очень глубокие — и я продолжила:
— Я не хочу и тебя погубить, Яр. Я не шутила, когда говорила, что нам не нужно больше видеться. Если я что-то для тебя значу, то ты должен понять: мне будет слишком больно, если с тобой по моей вине что-то случится. Даже сейчас, — я обернулась и заметила приближающуюся фигуру, стараясь не смотреть на те, что лежали на земле и постепенно окружались людьми. — Отец.
— Кажется, мы уже знакомились, — отозвался Яр.
— Уходи, — я легко оттолкнула его себя — ткань пальто показалась чуть грубоватой. — Уходи и не возвращайся. Я всем… — я рассмеялась, — всем и всегда так буду говорить, всегда и всем, пока я здесь, пока…
Он не ушел.
Так и остался стоять, не приближаясь, но и не отдаляясь.
Отец остановился напротив.
Он смирил взглядом Яра и только потом — меня. Спросил:
— Все в порядке?
Я смотрела на него заплаканными глазами и думала о том, что у меня потекла тушь, и беспокоилась, что испортила Яру пальто (я снова все порчу), и не нашлось слов лучше, кроме как эти:
— В полном.
— Дочь, — отец покачал головой.
— Дочь, — повторила я, усмехнувшись. — Не боишься, что когда-нибудь очередь дойдет до тебя? Что когда-то ты… по моей вине? Пока не поздно, отец. Откажись от всего этого, пока не поздно. Пока я тебя ещё не погубила.
— Мы поговорим, и я все тебе объясню, — не отступал он.
— Я отказываюсь с кем-либо разговаривать.
— Я…
Отец растерялся.
Я видела рассеянность в его каменных глазах, и это было смешно.
— Заставишь? — широко улыбнулась. — Да, конечно.
И сорвалась с места.
Сорвалась — и помчалась прочь.
Раз уж они не хотят меня отпускать, я сама себя отпущу. Отпущу настолько внезапно, что никто не успеет этого заметить, никто не успеет даже слова крикнуть мне в спину.
Яна.
Яна — Янтарная.
Она будет жить, пока я жива, она будет жить… Значит, и я должна?..
Но прежде отпущу.
Чтобы никто не успел меня догнать.
Чтобы очнуться далеко, ближе к центру города, очнуться и замереть, и почувствовать тяжесть, и ощутить свободу.
Я одна.
И это — шанс начать все заново.
Эпилог
«Где ты?»
«Я бы очень хотел тебя увидеть».
«Кажется, в квартире тебя на самом деле нет. Я слышу только шуршание твоего хомяка. Скажи, это нормально, что он так громко шуршит?»
«Да, я знаю, что ты мне не ответишь».
«Но не знаю, как это исправить».
«Я бы хотел так много тебе сказать… Но ты ведь не читаешь эти сообщения, верно? Скорее всего, в данный момент я изливаю душу сам себе. Такая себе психотерапия. Хотя, я уверен, если бы ты все это прочитала, ты бы нашла, что мне ответить».
И через полтора часа — новая порция.
«На самом деле, я уезжаю».
«Как ты просила».
«Если там у меня сестра и отец, а здесь — никого, то я, пожалуй, должен был уехать. Но я все равно себя виню. Как будто я тебя предаю. Но ведь тебе будет лучше, если я уеду? Мне самому будет лучше?».
И вновь:
«Где ты?»
Я не выдержала и ответила:
«На вокзале».
А он отправил мне в ответ: «Я тоже. Ты на ЖД?»
Я улыбнулась. Слабо и едва различимо, но улыбнулась, прежде чем ответить: «Обернись и поймешь сам».
Он недоуменно повернул голову назад — и замер, разглядев меня.
Хотя я в самом деле не хотела видеть больше… никого, никогда, ни по какому поводу. Однако судьба продолжала над мной смеяться — и отправила на вокзал Ярослава именно в тот момент, когда на нем дожидалась своего поезда я.
Я уезжала.
И Яр тоже.
Вот только у меня был с собой лишь маленький рюкзак, а у Яра — чемодан и две большие сумки, которыми он огородил себя, точно стеной. И он совсем не походил на человека, намеривающего вернуться. Больше того скажу — он не походил на Ярослава, которого я помнила.
Впрочем, он с большой вероятностью мог остаться прежним.
Но поменялась я, и вместе со мной поменялись мои взгляды на жизнь.
Я видела Яра совсем другим, а каким — и не могла сказать.
Спустя несколько секунд — две или три, пять или тысячу — Ярослав поднялся с одного из сидений в зале ожидания и, наплевав на свои вещи, направился в мою сторону.
Я стояла шагах в десяти, не больше. У одного из окон, через которые можно было видеть пасмурную привокзальную площадь, припудренную холодным осенним дождем. Стояла, потому что не хотела сидеть, потому что не позволила себе сидеть — я и сама над собой смеялась.