В три года Мейлиру недостаточно было уметь ходить и внятно говорить, учиться читать, считать и просто поскорее повзрослеть. Обретение хоть какой-то самостоятельности в действиях означало, что надо учиться самостоятельно заботиться и о сохранности своей жизни. Потому что охрана не всегда окажется рядом и не всегда будет из числа верных. Кого подкупят, кто предаст — будь возможность всегда знать это заранее, жить стало бы в разы проще.

Среди всей подготовки самой простой было регулярное принятие малых порций яда, потому что с ним организм Мейлира прекрасно справлялся. Где-то в три с половиной года Мейлир и сам заподозрил у себя магические способности. Будучи ребёнком, он регулярно обзаводился синяками или ссадинами. Иногда из-за собственной неаккуратности (за которую родители очень ругали), иногда потому что кто-то «случайно» толкнул. Удивительно, как у Мейлира не появился страх лестниц после того, как за месяц полетал с них раз шесть. В последний даже заработал сотрясение.

В целом материала для практики хватало. В какой-то момент Мейлир заметил, что если приложить руку к повреждению и очень-очень пожелать, то оно исцелится. Мейлир был восхищён этой способностью, но уже тогда понимал, что не может никому о ней рассказать. Как и о том, что умеет создавать небольшие светляки, а ведь это для ребёнка казалось ещё большей магией, чем какое-то там лечение.

С теми кузенами и кузинами, кто был близко по возрасту, Мейлир часто общался. Ему было велено постараться построить хорошие отношения, чтобы уменьшить количество потенциальных конкурентов и недоброжелателей. А родители тех детей нашёптывали втереться в доверие, чтобы впоследствии было проще ударить в спину. В этом доме даже родственникам доверять не стоило.

Лучше и приятнее всего общение складывалось с Хальдис. Слепой троюродной сестрой, которая была на два года старше. Она не могла претендовать на место главы, поэтому в её компании можно было немного расслабиться, даже довериться. Не до конца, конечно, ведь даже если Хальдис сама по себе не представляла опасности, ею могли воспользоваться другие. И всё же Мейлир очень радовался встречам с сестрой.

— Халь, а ты всегда была слепой? — как-то спросил Мейлир, совсем не задумавшись о бестактности вопроса. Какого вообще такта можно ожидать от мальчика четырёх лет? Некоторые и в тридцать четыре о нём знать не знали.

— Я не вижу с рождения, — добродушно ответила она, явно ни на что не обидевшись.

Мейлир вздохнул с печалью и сочувствием, подумав о том, как много красивых вещей упустила из-за этого Хальдис, а та едва заметно поджала губы, умолчав один настолько важный секрет, что его нельзя было рассказать даже Мейлиру. Несмотря на то, что для нечеловека не представляло трудностей заметить наличие сил, которые среди Шефре не одобрили бы.

Мейлир любил читать Хальдис книжки. Так он практиковался и выполнял задания, а она узнавала много нового. Хальдис была удивительно чуткой. Мейлира с детства приучали не выдавать свои настоящие эмоции, всегда делать вид, что всё хорошо, привыкать постоянно носить выражение вежливого дружелюбия. Такую тонкую улыбку, за которую нельзя было обвинить во враждебности, пренебрежении, равнодушии и даже казалось, что её обладатель хорошо расположен к собеседнику. Хальдис не могла видеть его лицо, её не обмануть надёжно натянутой маской. Она очень хорошо чувствовала, когда Мейлир был расстроен, раздосадован, испуган, и как могла поддерживала. Обнимала, если никого не было рядом, либо тихо говорила то, что ему очень хотелось услышать.

Как бы было чудесно пронести эти отношения через года. Всегда иметь рядом надёжного, понимающего человека. И это было бы возможно, будь Хальдис человеком, но когда Мейлиру было пять лет, стало известно, что мать Хальдис — ведьма. Её дитя, соответственно, тоже. Та женщина долгие годы умело скрывала черты, которые выдавали её принадлежность к магам. У Хальдис же такой чертой оказался цвет глаз. Собственная мать ослепила её сразу после рождения, чтобы скрыть этот момент.

Мейлир и через года отлично помнил, как трясло его в момент оглашения приговора. От страха и от бессилия, что он ничем не мог помочь любимой сестре. От несправедливости, что она должна умереть, а он, тоже будучи магом, продолжит жить. Мейлир присутствовал на казни. Видел, не имея возможности отвернуться или даже зажмуриться, как сначала покатилась голова ведьмы-матери, а потом и самой Хальдис. На тот момент не было сомнений, что это она.

От этой потери на душе стало слишком горько, но Мейлир не мог ни с кем этим поделиться. Потому что старшие в этот момент оказались удивительно единодушны, посчитав, что именно так следовало поступить с затесавшейся в семью ведьмой. Отца Хальдис при этом смогли оправдать, решив, что ведьма его околдовала. Вера в родственников и в справедливость подорвалась очень сильно.

Уже тогда Мейлиру очень хотелось сбежать из этого дома, полного лицемеров и подлецов. Или хотя бы не пересекаться с ними, не становиться главой змеиного логова. Мейлиру нравилась красота, которая сопутствовала богатой жизни, нравились дорогие (изящные, а не пафосные) вещи, нравилось учиться. Это стоило того, чтобы терпеть долгие и скучные приёмы, фальшивые улыбки и полную лжи речь. Только он был бы доволен чем-то поскромнее, чем место главы, но права заявить об этом не имел. Когда Мейлир имел неосторожность поинтересоваться у родителей, какие у него есть варианты, кем стать в будущем, ему очень твёрдо сказали, что вариантов нет. И что он обязан оправдать возложенные надежды. А для этого необходимо выжить.

Как только Мейлир смог крепко держать в руках тренировочный меч, его начали обучать фехтованию. Если во время тренировки Мейлир получал травму, которая портила благоприятный вид наследника, его ругали. Могли и выпороть. Ведь главное, чтобы следов наказания не видели другие. А там хоть спину до крови, хоть ноги в багровых синяках. Поэтому Мейлир, если успевал, применял способности, чтобы избежать наказания.

Подрастающие кузены и кузины тоже начинали портить жизнь. Они очень любили дуэли: кто физические, а кто словесные. Проигрыш, конечно, не только отмечал позором, но и приводил к наказанию. Мейлир обязан был побеждать в любой ситуации. Он ведь наследник. У наследника не может быть слабых мест. Мейлира часто пытались задеть тем, что его можно было перепутать с девушкой. И ладно в детстве, где почти всегда пол можно было понять только по одежде, с возрастом андрогинность никуда не девалась. Кузены находили это смешным, кузины порывались нарядить в платье. Если честно, Мейлир не считал, что платье — это что-то плохое, особенно если оно красивое. Только в этом обществе в восемь лет уже затягивали корсет, а на такой Мейлир категорически не был согласен. Ему и так иногда казалось, что он задыхается в этом доме.

В девять лет покушения на жизнь стали как никогда активными. На Мейлира чуть не упала здоровенная люстра в бальном зале. Его толкнули на нож, что торчал в саду из земли. Он неделю пролежал без сознания после отравления, а потом ещё неделю мучился от жара, болей и невозможности нормально есть. Попытались столкнуть с балкона. Чуть не похитили — спасло только то, что тогда Мейлир начал спать с ножом под подушкой. Это уже слишком выходило за рамки обычной семейной конкуренции. Излишне активные родственники слишком много себе позволяли, всего пара ошибок, и уже было легко доказать, что случаи совсем не несчастные и кто за всем стоит. Виновных наказали и присмирили, жить стало немного спокойнее.