По крайней мере, Мейлир был в этом уверен, пока не почувствовал зов. Тогда ему уже было семнадцать. Почти задушенное желание сбежать из дому встрепенулось в душе с новой силой. Мейлир не находил себе места, но всё же ему не хватало решительности рвануть неизвестно куда. Он опять потерял сон, мысли становились более навязчивыми. С каждым днём Мейлир всё острее ощущал свою неуместность. И то, как не хочет ничего общего иметь с семьёй, жить, постоянно ожидая ножа в спину. Его уже не раз предали те, с кем он был будто бы близок. Тётя, незаметно подсунувшая бокал с ядом, кузина, попытавшаяся уколоть отравленным лезвием во время танца. Кузен, приложивший немало коварности, чтобы подстроить несчастный случай и скинуть с лошади. Дядя, подославший убийц. Мейлир по жизни родителей знал, что дальше жизнь лучше не станет, просто в руках окажется больше власти и рычагов давления, а вокруг — ещё больше подхалимов.

Мейлир сбежал вскоре после совершеннолетия. Если бы он не взял тогда лошадь, то не устоял бы на ногах даже после короткого пути до замка. Лошадь он потом пристроил на одной конюшне, когда понял, что замок так просто не покинет.

В этом проклятом месте Мейлир встретил Мейнир. На первый взгляд она вызывала в нём только жалость: безвольная кукла, от которой словно исходила какая-то рабская аура. Она точно всю жизни провела в услужении, но делала это совсем не по своему желанию. Она ведь даже не умела ничего желать! Молчаливость Мейнир объяснялась очень просто: она не знала местного языка. Зато Мейлир знал тот, на котором она говорила. То ли от скуки, то ли ведомый благородным порывом, он решил обучить Мейнир языку. Она довольно быстро научилась понимать других, а вот говорить получалось гораздо хуже. Да и, кажется, Мейнир было привычнее молчать.

Мейлиру казалось, что хранительница тянулась к нему просто потому, что привыкла иметь хозяина, а он привык командовать слугами. Первое время их отношения так и выглядели со стороны. Хотя на самом деле Мейлир никогда не приказывал, только просил, иногда чуть более настойчиво, когда видел, что Мейнир нужен чуть более сильный толчок, чтобы очнуться. Да и в замке удивительно просто уходили старые привычки. Потому ли, что все здесь были изгоями из-за способностей, но вместе с тем простыми людьми? Равными и свободными в общении. Или потому, что их связала общая беда? Никто не строил козней, не вынашивал коварных планов, не плёл интриг.

В итоге Мейлир позволил себе расслабиться. Ему хотелось стать частью этой «семьи», а для этого требовалось вновь научиться доверять, меньше притворяться, показывать, что можешь был слаб и не идеален, принимать помощь. Сам Мейлир очень хотел помочь Мейнир, потому и держал подле себя. Ей тоже многому нужно было научиться. Не только языку, но и тому, что она тоже имеет право чувствовать, говорить, иметь своё мнение, имеет право на хорошее к себе отношение, на защиту. Что она человек, а не чья-то собственность.

Так тепло становилось на сердце, когда Мейлир замечал, что Мейнир понемножку оживала. Конечно, иногда приходилось применять способности, чтобы вывести её из апатии. То, что Мейлир был именно хранителем жизни, тоже помогло им сблизиться. Потому что он мог исправить ситуацию, когда Мейнир теряла контроль и губила растения. Потому что ему было безопаснее, чем другим, находиться рядом с ней, ведь он мог подпитывать Мейнир магией, а не собственной жизнью.

Мейлир и сам очень удивился, когда понял, что полюбил. Ладно там доверять научиться и не бояться с кем-то в одной комнате спать. Это он когда-то умел, так что тут скорее надо было вспомнить, как оно делается. Подозрительность унять. Но любовь? Мейлир даже не мог сказать, что любил родителей, у него не было отношений более близких, чем дружба с Хальдис. А тут он полюбил девушку, к которой изначально испытывал только жалость.

Однако отрицать чувство не имело смысла, поэтому Мейлир просто стал относиться с ещё большим вниманием и заботой. А Мейнир, пусть даже плохо разбиралась в любых чувствах, очень старалась отвечать взаимностью. Поддерживала, когда замечала, что ему тяжело из-за разболевшегося колена. Помогала уснуть, если видела, что Мейлира мучила обострившаяся подозрительность или кошмары. Участие Мейнир всегда было очень тихим, но очень ценным.

И не было ничего удивительного в том, что в конце Мейлир готов был не жалеть своей жизни ради её. Ведь несмотря на все ценности, что принесла ему богатая жизнь, главной ценностью стала Мейнир.

Доставая из воды осколок, чтобы переложить его на соответствующее место на диске и подготовиться к следующему ритуалу, Ингрид размышляла об увиденном. По сравнению с другими хранителями, Мейлиру почти не доставляли проблем его способности, у него даже имелась возможность научиться их контролировать. А счастлив всё равно не был. Возможно, не будь осколка, он бы потерял в итоге то человеческое, что имел от рождения, в самом деле став образцовым представителем семьи.

Шефре… Он был из ветви того рода, который до сих пор правил в Валлерале. Неудивительно, что Мейлир никому не называл свою фамилию. Если некоторые повадки аристократа ещё можно опустить, то всё равно психологически сложно на равных общаться с человеком, чьё происхождение напоминает о правящей семье.

«А ведь для такого происхождения он правда был очень… Простым? Когда мы пришли, говорил он, конечно, витиевато, держался очень характерно, но не зазнавался, умел быть добрым и заботливым. Даже в лечебнице работал, что теперь кажется ещё страннее».