Я – не юрист, из того, что говорят в зале суда, многого не понимаю. Но формулировки меня не на шутку пугают. Речь идёт об экспорте из страны каких-то веществ, используемых в военной промышленности. Впервые слышу, чтобы папа чем-то таким занимался. Потому неотрывно наблюдаю за отцом, мечтая встретиться с ним глазами. Но он на меня не смотрит. Кажется, папа уже смирился со своей участью.

Ощущаю себя виноватой. Хотя в чём моя вина? Логику в том, что Бахрамов выгнал меня и отказался от брака, я вижу, но почему он поступил так с отцом, зная, что я не обманывала его, – не понимаю. Это чудовищно подло и несправедливо! Но какая может быть справедливость у человека, посмевшего так жестоко поступить со мной из-за своей дремучей невежественности?

На последнем судебном заседании чувствую себя нехорошо: голова болит, подташнивает. Кажется, так мой организм реагирует на сильный стресс. Виолы в зале нет. Это объяснимо: ни к чему ей нервотрёпка. Но отцу наверняка хотелось бы видеть и знать, что она поддерживает его.

Шансы, что папу оправдают, невелики. Но несмотря ни на что, я продолжаю верить и надеяться. Его адвокат выглядит очень уверенно и достойно. Гаррик говорит, что у него отличный послужной список, не было ещё ни одного проигрыша. Есть надежда, что и на сей раз ему удастся обыграть обвинение и убедить суд.

Однако чуда не происходит. В момент оглашения приговора я встаю. Наши с папой глаза наконец встречаются. Слёзы катятся по щекам. Не знаю, видит ли он их на расстоянии, чувствует ли мои волнение и боль. Шепчу, повторяя, как заведённая: "Папочка, я тебя очень люблю. Я буду тебя ждать". Надеюсь, у него по-прежнему хорошее зрение и он читает мои слова по губам.

Судья выносит вердикт: виновен. Папу приговаривают к восьми годам с конфискацией имущества. Кажется, я падаю в обморок. Гаррик приводит меня в чувство и шепчет на ухо что-то о том, что имущества у папы нет – он переоформил всё на жену и других людей.

Лишь добравшись до дома, я понимаю смысл сказанной фразы. Папа раздал своё имущество всем, кроме меня. Он считает меня виновной в том, что его посадили в тюрьму, и просто вычеркнул меня из своей жизни!

Ему всего сорок два, он скоро во второй раз станет отцом, но сможет вернуться к ребёнку, когда тот уже будет школьником. Малыш проведёт детские годы без папы, Виола будет жить в одиночестве без поддержки мужа. А я… Доживу ли до его освобождения я?

Утром в университете Лиза отводит меня в сторону:

– Ника, что с тобой? На тебе лица нет.

– Папу посадили на восемь лет!

Мы стоим в коридоре, вокруг ходят студенты, а я реву и ничего не могу с собой поделать. Лиза утягивает меня в туалет и заставляет умыться холодной водой, крепко обнимает и шепчет что-то ободряющее. Но разве словами можно помочь делу?

Когда занятия заканчиваются и мы с подругой движемся в сторону моего дома, сталкиваемся с Дэном и его другом. У меня совсем нет настроения поддерживать с ними беседу, поэтому здороваюсь и продолжаю идти дальше. А Скрипник кричит мне вслед:

– Николь, поздравляю с ещё одной звездой на погонах. Ты теперь не только бывшая подстилка Бахрамова, но и дочка зэка. Чудесный послужной список! Ты уже выбрала бордель, в котором будешь работать?

Говорит он нарочито громко, все это слышат. Многие начинают крутить головой, чтобы понять, о ком идёт речь. Краем глаза замечаю свою дипломную руководительницу. Безусловно, она тоже это слышит. Как стыдно! А Дэн заливисто смеётся.

Лиза хватает меня под локоть и крепко сжимает. Ускоряется, тянет меня за собой.

– Не останавливайся, не обращай внимания, будто он это не тебе говорит. Будь выше всей этой грязи, – она тараторит мне на ухо, не давая возможности ни остановиться, ни сказать что-то в ответ. Знала бы она, в какой грязи я побывала! Разве из неё можно подняться и быть выше чего-то?

Пытаюсь не расплакаться. Хотя это – непосильная для меня сейчас задача. Слёзы катятся, стараюсь вытирать их украдкой, но скрыть от прохожих невозможно. Ненавижу сочувственные взгляды! Когда мы отходим на приличное расстояние, Лиза ослабляет хватку и замедляет шаг.

– Ну вот чего ты ревёшь? Он же специально так себя ведёт, чтобы поиздеваться, кайф ловит от твоей реакции. Обиженный мальчик тебе мстит. А ты позорно ведёшься!

– Лиз, скажи, все мужики – такие придурки? Сначала рассказывают, как я им нравлюсь, а потом выкидывают, вытирая ноги.

– Не знаю… – тянет подруга задумчиво. – Может, и не все. Но Скрипник – точно подонок. Хотя, чего ты от этого нарцисса ждала? Ты сама его выкинула, променяв на денежный мешок и растоптав его эго. Так что он на тебя обижен, а мозгов, чтобы вести себя достойно, ещё не нажил, а может, и не наживёт никогда.