— Однако этот граф Б…, знатно просчитался.

— Вы так думаете? — с великим удивление вполоборота спросил Золтец.

— Подумайте: одна душа демона для него лично и ограничение для целой, не побоюсь этого слова, нации. Да, пусть жители Верхнего мира так же вынуждены блюсти эту договоренность, однако лучше от этого не становится.

— Вы думаете одна душа? — Кериф не видел, но был уверен, что за маской собеседник скрывается улыбка — Возможно не одна, но, право мой дорогой друг, мы этого никогда не узнаем. Но это просто невероятно! Как устроен мир, как вертятся шестеренки механизма названного землёй!

Кериф глядел на огромное устройство строившееся для свержения Господа посредством добычи некого артефакта, скрытого в утробе существа именуемого Колосом, что пал много лет, — а может и веков! — тому назад. Усмехнувшись, демон ответил:

— И правда. Мир — невероятная штука!

Никто не захотел бы глядеть на это создание лежащее в позе эмбриона на полу устланном соломой, уже не рыдающее, но неизменно скулящее. Но она смотрела, ладонями небесного света проходясь, как бы по душе этого несчастного. А он всё думал: «За что же мне всё это? Почему я столь ничтожен, вынужден принимать помощь и глядеть — глядеть! — в святые очи, что познали боль от моих рук? О Господь! Никак это твоя кара! Если так, то ты искуснее демона!»

Пока Иосиф придавался откровенному самобичеванию, девушка сидящая подле его, священными чарами, успокоила его разум и позволила болящему телу познать покой. Впервые за несколько дней vir вздохнул с облегчением, но в душе его гнездилась боль, острыми лезвиями прорывая ту грань, что отделяет ментальное от физического; он ощутил эту боль всем телом, познал её в полной мере. На вопрос спасительницы: «Не болит ли ещё что-нибудь?» он едва качал головой; силы покидали его и ушедшая боль позволила беспрепятственно уснуть.

Пока герой спит — сказитель говорит. И правда, следовало бы объяснить этот казус, переживания Иосифа и возвысить божественную натуру Мариеты. Мы не будем вдаваться в подробности, потому как читатель уже мог слышать этот рассказ ранее, однако напомним: мужчина и ангел уже встречались и обстоятельства этой встречи, были самые прескверные. Он желал отнять её жизнь, она спасалась по мере сил. Всё это привело к тому, что герой раз и навсегда, лишился связи с Керифом; но время показало, что он ошибался. И вот глядя в эти светлые очи цвета неба, слушая этот прелестный мелодичный голос, ощущая тёплые ладони на своём грязном, вонючем, испещрёнными всевозможными ранами теле, он думает: «За что мне такое унижение?»

Вскоре Иосиф снова проснулся. Стоило ему открыть глаза, как тут же он увидел ведро с водой и кусок хлеба; дальнейшие действия показали что хлебобулочное изделие было твёрдым и покрывшимся плесенью.

— Это всё, что я сумела найти — чувствуя вину сказала Мариета, наблюдая с какой радостью утоляют жажду страждущий.

После наступило молчание, в помещении сидели двое: он повёрнутый головой к стене, она позади, подмяв под себя колени. Казалось таким образом Иосиф отвергает любой божественный свет, пытается показать, что ему противна компания ангела, сама суть этого непорочного создания. Но это было не так. Мужчина настолько боялся глядеть ей в глаза, что не мог обернуться, не сумел найти в себе силы. Ему казалось, что она глядит с упрёком, будто бы пытается пристыдить его и вскоре скажет нечто, заставляющее героя впасть в ещё большее отчаяния. Как это обычно и бывает, разговор мог бы решить всё. И диалог начала девушка, кажется рассуждая то ли о лютиках, то ли о козах. Иосиф прервал, хриплым голосом произнося:

— Прости.

«Прости». Как легко сказать это слово, для одних ничего не значащие, для других приобретающее невиданные масштабы. И он произнёс его, в надежде, что ангельский лик относит себя ко второй группе; возможно теперь она уйдет — ведь это пытка! — видеть её осуждающее выражение лица, будто бы говорящее: «Ты мог поступить иначе, но твоя натура — грязная и испорченная, не сумела найти иной выход.».

«Твоя душа — грязный камушек» — тут же пронеслись в сознании героя слова Керифа, он сокрушился, обхватив голову руками.

— Я не обижаюсь. И мне не за что держать обиды на тебя. Кажется мы виделись, но я не помню когда. Я запомнила твоё лицо, но больше ничего…

— Я пытался убить тебя! — вскрикнул Иосиф, резко развернувшись; по всему телу прошла волна боли. — Я… Я совершил покушения…

— И ты раскаиваешься?

— Да! О, да! Да!

Она приблизилась к нему, занесла палец над головой, а после ткнула им в лоб со словами:

— Я отпускаю твой грех.

Пожалуй более тупого выражения лица чем у Иосифа в тот момент, сложно представить. У него был вид ученика профессора, который ничего не понимает, но силится понять; полоумного сбежавшего из места для больных душой; крестьянина который не умеет ни читать ни писать. Vir рассмеялся: хрипло, тихо, сдавленно. Мариета протянула к нему руки, а после повисла в объятьях…

Эти события происходили примерно в то время, когда отряды Крузаны и Марко, только добрались до Запретной пущи. В это время в Генбурге ещё не шастали оравы мертвецов, под гнётом своим господ. И как это обычно бывает, когда двое отбывают заключения в закрытом месте, они решаются на побег. Нет, эта мысль пришла им в голову не сразу, да и реализовывать, они её тот же час не стали. После того как Иосиф более-менее пришёл в себя, Мариета сказала ему, что не позволит душе — пусть она даже будет трижды запятнана! — страдать в этом богом забытом месте. При этом она узнала историю героя, его нужду в прошлом заключить контракт с демоном и как следствие зависимость от чужой воли. Всё это сподвигло её на принятие дальнейшего решения. Она решила согрешить.