— Вадим, я устала, — в глубине души еще теплится надежда вырваться, хотя встречаться взглядом с Вадимом невероятно тяжело, хочется зажмуриться, но тогда я покажу всю нерешительность и невозможность отстаивать собственную точку зрения. — Не хочу никаких разборок. Ты ушёл, я это приняла, мне лучше без тебя, чем с тобой.

— Я так понимаю, что ты уходишь к Малышу.

Вадим не удержался чтобы, как всегда, не упомянуть, что Крутилин младше его на несколько лет. Вот только беда в том, что самому Вадиму и в голову не приходит как он, ошибается. Зрелость Андрея на порядок выше, его многие поступки и слова мудрее тех, которыми располагает Штрих.

— Я не ухожу к Андрею или ещё к кому бы то ни было. Я просто ухожу от тебя. Вернее прошу освободить мою квартиру, так как наши отношения закончены, — стараюсь унять дрожь, приструнить пульс, чтобы иметь возможность сделать свой голос более строгим. Чтобы донести простыми фразами то, что бушует в груди, раздавливая лёгкие, воруя последние остатки воздуха. — Тебя никогда нет рядом, когда ты мне нужен.

У Вадима тяжёлый взгляд, особенно когда он этого хочет и по всей видимости сейчас он как раз хочет напугать своими глазами. Это получается у него на все сто.

— Наши отношения закончатся только тогда, когда я этого захочу. От меня не уходят, тем более к другим.

Вадим резко подскакивает, от чего стул опрокинувшись, гулко ударяясь о радиатор, разрезает воздух, сотрясая его вибрирующей музыкой. Преодолев расстояние ко мне двумя шагами, вырастает передо мной. Неторопливо гладит шершавой ладонью щеку, заставляя слегка поморщится от грубых прикосновений. Затаив дыхание в ожидании дальнейших его действий, внутренне сжимаюсь от страха. За долгие годы знакомства с Вадимом, чёткое осознание того, что ждать от него можно чего угодно, плотно сидит в моей голове, умея вовремя нажимать на стопы.

Он запускает руку в волосы и сжав их в кулаке, с надрывом притягивает к себе так близко…что в удущающем мареве трудно вздохнуть. Невыносимо больно дергает, побуждая повернуться для его удобства, не считаясь с тем, что причиняет дискомфорт. Шепчет на ухо, вкрадчиво, до мерзкого помутнения разума.

— Ну зачем тебе этот сопляк? Поигралась и хватит, — очередной рывок, теперь уже вверх, заставляя привстать на носочки, уткнуться губами в злобно напряжённый рот. — Ну захотелось тебе молодого тельца попробовать, зачем же семью рушить? — царапает по-живому, зная как я реагирую на обыденное слово «семья», которой по сути у меня никогда не было. — Потрахалась, спустила пар и к ноге.

Так чётко обозначив мне моё место, сверлит мутной зеленью глаз, выискивая доказательства доходчиво ли объяснил или всё же необходимо применить дополнительные аргументы.

— Знаешь, лучше так. Как-то чище и искренне выходит, нежели с тобой. Когда ты метишь меня как товар какой-то, лишь бы отбить охоту у других иметь со мной что-нибудь общее, а в итоге и сам теряешь интерес. Ты как скот себя ведёшь, — болезненно выдыхаю сквозь стиснутые зубы, теряя силы при воспоминаниях о наших больных отношениях, в которых давно тесно, удушливо и противно.

— Чище?! — прыснув со смеху, понижает голос, будто собирается раскрыть секрет. — Поюзать тебя между ног может каждый, но… Пойми, такая, как ты не для благовоспитанного Андрея.

— А какая я? — сглотнув, выдаю вопрос раньше чем понимаю, что не стоило его задавать.

И снова тянет волосы, сильнее и отчаяннее, увлажняя мои глаза слезами. Непрошенными, но жгучими, как в детстве, когда незаслуженно ругали за провинности сестры, и ты молчишь, понимая что правды не донести.

— Ты же порченная во всех смыслах, грязная девчонка, — касается губ, терзая зубами нежную плоть до привкуса крови, до громкого всхлипа, распаляющего его еще сильнее. Учащая пульс, делая дыхание рваным, прерывистым с отголоском триумфа надо мной. С голодом, сильнее и жёстче впиваясь поцелуем. — С таким прошлым как у тебя, ты никому не нужна.

Отстранившись, любуется результатом красными мазками размазанными по истерзанным губам.

— И что же с моим прошлым не так?

И какой чёрт дергает меня за язык в неподходящий момент? Ведь можно смолчать, но это не про меня. И пусть кожу саднит, словно по ней прошлись тёркой, а после залили в обнаженные раны йод. Всё же боль не такая сильная, как жар в груди от насилия и моей несостоятельности дать отпор. Выставляя себя «терпилой», способной лишь тявкать подобно Моське на слона, так и не переходя к серьезным действиям.

— О-о-о, твоя биография насыщенная, — вновь появляется кривая ухмылка, следом обнажающая ряд зубов и превращая Вадима в хорошо мне знакомого мастера манипуляций и запугиваний. — Как думаешь "Малыш" оценить твои поступки, и жизнь в целом?

Вадим прикасается своим лбом к моему, выбивая из груди нервный смешок, итог моего раздражения от такой близости с человеком, который противен до сухости в горле и спазма в мышцах. До немых криков прячущихся внутри, оглушительными ударами отдаваясь в ушах. До животного ужаса, дрожью пробирающего колени.