Хозяина не было.

Неожиданно, в предчувствии чего-то плохого, засосало под ложечкой.

Подойдя поближе к массивному окну, с трудом открыв одну половину, я высунулся наружу. В лицо мне ударила морозная свежесть, да и я, в свете зажегшегося уличного фонаря заметил, как на брусчатку падали большие хлопья снега. Стало холодно, но окно закрывать я не спешил - послышался шум автомобильного двигателя, и мне стало интересно, какая же всё-таки машина едет по улице. Это была серая громадная автобуса: слегка угловатая конструкция, с большими окнами, и, длинным носом капота.

Я присвистнул. На моей памяти, последние лет десять-пятнадцать по улицам ездят только бескапотные автобусы. Этот же, с позволения сказать автомобиль, был похож на "Фердинанда" из легендарного "Место встречи изменить нельзя ", ну того, где Глеб Жеглов в исполнении Высоцкого сказал легендарную фразу - "Вор должен сидеть в тюрьме!".

От осознания того, что все идет совсем не так, как должно быть, я не сразу услышал негромкую трель дверного звонка, но, как только я ее услышал - сразу же бросился к входной двери, в надежде, что все это глупая шутка.

Дверь открыть удалось с трудом - вначале заел дверной замок, потом я забыл снять цепочку. В общем, посетителю пришлось подождать меня несколько минут, но вот когда я открыл-таки дверь, и увидел его…

– Tvoyu boga-dushu mat'!
– Выругался я.
– Виноват, пан подпоручик! Передо мной стоял высокий - около метра восьмидесяти мужчина лет сорока, с лихо закрученными усами и большим чубом, вылезающим из-под фирменной… кепки?

Посетитель был одет в военную форму - это я определил сразу, впрочем, сразу же определил и принадлежность одежде к конкретным вооружённым силам - к Войску Польскому: мужчина был одет в добротную шинель, с тремя белыми полосками на погонах; на голове у него была ромбовидная кепка-конфедератка, она же рогатывка, с металлическим орлом на месте кокарды; шинель была обтянута ремнями, на боку я заметил кобуру для револьвера, явно не пустую, а на левом боку - кавалерийскую шашку в ножнах; обуть посетитель был в сапоги со шпорами, которыми он лихо щелкнул, и, доложил:

– Пан подпоручик, plutonowy Спыхальский, назначен к вам адъютантом!

Приложив руку к фуражке (или все-таки кепке?), мужчина стал ждать приказов от меня, вот только я основательно подвис.

Второй мировой войной я интересовался вот уже лет восемь, и, за это время прочитал огромное количество книг и просмотрел великое множество фильмов об этом времени и событиях, что происходили, начиная с сентября тридцать девятого, и, заканчивая августом сорок пятого. Форму эту я узнал - подобную наблюдал в старых польских фильмах, да и орла на кепке ни с чем не перепутаешь...

– Пан подпоручик? С вами все в порядке?
– Голос адъютанта звучал несколько взволновано. Дернув головой, я освободил проход, и пропустил в квартиру Спыхальского:

– Входи! Тот медленно вошёл в помещение, растянул ремни портупеи, и, достаточно быстро повесил свою шинель на вешалку в коридоре, оставшись лишь в кителе. Посмотрев на его ладную фигуру, облаченную в военную форму, я сразу понял - пи$д€ц, приехали.

Что самое сложное в военной службе?

Не знаете?

А самое сложное - это встать в пять утра, чтобы к семи появиться на рабочем месте.

Во всяком случае, чтобы не опоздать, я решил выдвинуться пораньше, на разведку. А вообще - нужно как можно дальше бежать, все-таки на этом месте службы должны быть какие-либо друзья, товарищи или просто сослуживцы, которые отлично знают подпоручика Януша Домбровского и никак не смогут понять, какого это черта хорошо знакомый им молодой офицер, вместо привычных фраз в разговор вставляет какие-то совершенно неизвестные раньше? Почему вместо того, чтобы пожать руку знакомому офицеру, он ее не пожимает или пожимает кому-то не тому?

В общем - проблемы могут возникнуть прямо на ровном месте, а мне этого не нужно, у меня у самого этих проблем хоть одним местом жуй! Взять хотя бы ту самую Вторую Мировую Войну, о которой я так много читал в свое время! Сейчас какой месяц? Январь! А год? Тридцать девятый! Вывод? А вывод неутешительный - до начала этой чертовой войны осталось меньше семи месяцев!

Нет, война, конечно, дело нужное - сразу экономика начинает работать, тут же появляются всякие технологические рывки. Согласитесь, полезно. Вот только не для тех, кто непосредственно воюет! А самое паршивое, что именно я - воевать не особо-то и хочу, куда мне? Я вон, даже в армии не служил! Хотя да, с оружием знаком. И стрелять умею. И даже портянки мотать - все-таки на реконструкциях кое-чему научился. Вот только я не офицер, хотя это и значится в офицерской книжечке, что лежит с моей вклеенной фотографией внутри левого нагрудного кармана форменного кителя. И уж тем более, я нисколько не танкист! Если в пехоте еще худо-бедно бы смог удержаться, командуя по-типу: "идиот, займи позицию тут! А ты тут! А ты, дебил, и ты, гавнюк, копаете здесь! Отсюда и до ужина!", то в танковых войсках все совсем не так - следует знать и уметь работать с техникой, быть технически грамотным специалистом. Я, как все понимают (или вот-вот поймут), совсем не такой.

Вот поэтому у меня на боку, в офицерской планшетке и лежал один единственный листок, который грозно именовался "Рапорт", в котором было описано мое горячее желание служить в любом другом роде войск, желательно в пехоте, где достаточно кратко, буквально в двух словах описывалось мое рвение служить именно там, в войсках, а не в комиссии по "бронетанковым делам".

Собственно, именно из-за этого рапорта я и предстал перед начальником комиссии, полковником Сосновским.

Полковник Сосновский был невысок и строен, как любой нормальный танкист. Несмотря на свой немолодой уже возраст - порядка сорока пяти, может быть пятидесяти лет, он обладал обширным военным опытом: службу начинал еще в Австро-Венгерской армии, вернее в "первой кадровой роте", на основе которой позднее и были организованы "Польские легионы" Австро-Венгерской армии. Воевал, он, как можно догадаться, в годы Первой Мировой Войны, против России. Потом была служба в польской кавалерии, война против Советской России, где не старый еще Казимеж Сосновский умудрился стать ротмистром (капитаном в кавалерии) и отличиться на поле боя, за что был награжден орденом Virtuti Militari. После завершения Советско-Польской войны, продолжал службу в кавалерии, командовал эскадроном, был начальником штаба полка, после чего, в 1934-м году перешел на службу в бронетанковые войска, стажировался во Франции, и, после возвращения из нее в конце 1938-го года, был назначен недавно созданной бронетанковой комиссией.