– Да иди ты к черту!

Я бросился к ближайшему туалету, сопровождаемый смешками пары встреченных малознакомых офицеров, где минут десять пытался привести себя в порядок - чертова ярко-красная помада никак не хотела отмываться. Когда же мне удалось справиться с этой напастью, в коридоре меня уже ждали. Вернее ждал. Адъютант. Взводный Спыхальский.

Бросив единственный взгляд на немолодого кавалериста, я тут же отметил — вот он действительно рад меня видеть. И это при том, что я не мог назвать его своим другом.

Четко козырнув, и, щелкнув каблуками своих кавалерийских сапог, Спыхальский поинтересовался:

– Какие будут приказания, пан подпоручник?!

Вместо отдачи какого-нибудь особо-ценного приказания я просто протянул руку, которую тот с некоторой заминкой пожал. Почему с заминкой? Так это и так понятно - не принято в буржуазной Польше такое отношение офицера к унтер-офицерскому составу. Вот если бы я ему что-нибудь приказал, да при этом наорал бы с три короба - то да, все было бы правильно, так, как привычно. Насмотрелся я уже на то, как ряд офицеров общается со своими денщиками. И меня это никак не устраивало, впрочем, так как ничего изменить у меня в этом не получится, я и не стал заморачиваться - без этого проблем хватало.

Пока шли к кабинету, Спыхальский осторожно рассказывал все последние новости:

– Кроме вас контрразведчики принялись за хорунжего Гловацкого, но я так и не понял, в чем его обвиняли, пан подпоручник!

– Хорунжего арестовали?

– Так точно, задержали. Но тут же отпустили, когда за него полковник Сосновский вступился!

Я молча кивнул. Сосновский... Чертов полковник. Вроде бы никаких проблем с ним не было, но чем-то он мне не нравился. Еще родственница эта, с которой мой "предшественник" шашни крутил и разругался. Вот только несмотря на то, что полковник мне не нравился, он никаких палок в колеса мне не вставлял. Почти. Опять же, Гловацкого отбить смог, а меня нет? Странно. Но тем не менее я на свободе. Поэтому ничего, из-за чего стоит обвинять полковника, у меня попросту нет...

В паре метров от кабинета меня перехватил знакомый поручник - офицер для особых поручений при полковнике. Этот самый "старший по званию лейтенант", как про себя окрестил я этого лощеного молодого парня с усами-щеточкой, заявил, что Сосновский требует меня срочно и прямо сейчас.

– Слушаюсь, пан поручник!
– Коротко козыряю я, и, передав адъютанту свою шинель, привожу себя в порядок, после чего направляюсь следом за посыльным.

Знакомые переходы, коридоры, лестницы, и вот, через несколько минут я в небольшой приемной полковника. Коротко постучавшись, поручник скрывается за дверью кабинета, после чего зовет меня:

– Пройдите, пан полковник вас ожидает!

Коротко киваю и захожу в кабинет, после чего сразу же нарываюсь на крик полковника:

– И это офицер Войска Польского? Посмотрите на себя! Лицо разбито! В кабинет входите расхлябано! Без доклада!

Прежде, чем я успел что-то сказать, Сосновский продолжил:

– Кругом! Шагом марш отсюда!

Четко развернувшись через левое плечо, покидаю кабинет, чтобы выйти в приемную и встав перед зеркалом, быстро осмотреть себя в зеркало. К форме никаких претензий быть не может - сидит как влитая. А вот "следы от допросов" у контрразведчиков - те скрыть никак не получится.

– Попробуй еще раз. С докладом.
– Шепнул мне поручник, который крики полковника отлично слышал и лучше меня знал все прихоти своего начальства. Коротко кивнув, одергиваю мундир, поправляю на голове шапку, после чего подхожу к двери, трижды стучу, и, едва приоткрыв ее, задаю вопрос:

– Разрешите войти?

Грозный окрик начальника отдела заставил действовать дальше:

– Войдите!

Три твердых шага, и, я оказываюсь перед столом полковника Сосновского, четким движением вскинув руку к виску, отдаю воинское приветствие, после чего докладываю:

– Пан полковник, подпоручник Домбровский по вашему приказанию прибыл!

Сосновский, делавший до этого вид, будто бы занят изучением пустого листа бумаги, поднял свой тяжелый взгляд и "упер" его в меня. Возникло такое ощущение, что этот полковник смотрит мне прямо "в душу".

Наступила тишина, прерываемая лишь тяжелым дыханием начальника отдела. Впрочем, вскоре играть в гляделки полковнику надоело - я взгляд так и не отвел, чем вызвал раздражение начальства. У меня даже возникло ощущение, что Сосновский захочет что-то бросить в меня, но он с трудом сдерживается. Поэтому и начал наезжать на меня как БЕЛАЗ на иномарку:

– Почему я узнаю о вашем освобождении от офицеров контрразведки, когда делаю запрос о вас? Где вы, подпоручник, изволили пропадать все это время?

Выждав несколько секунд, чтобы удостовериться в отсутствии дальнейшей речи начальника, коротко отвечаю:

– Освобожден был вчера. Сегодня к началу рабочего дня прибыл на службу.

– Я знаю, щенок, что освободили тебя вчера! Вчера утром! Где ты болтался почти сутки, кретин?! Почему не доложил о своем освобождении сразу!?

Голос полковника кипел до невозможности, а сам он покрылся красными пятнами, что свидетельствовало о том, что кто-то начальника отдела действительно заставил понервничать.