Вдруг позвонил Григорьев.

– Плотников велел тебе докладывать, – немного натянуто пояснил он. – Вот я и… Короче, отыскал я дело Старкова, касающееся журналистки. Она не под своей фамилией проходит в отчетах Старкова.

– Как ты тогда догадался, что речь именно о ней? – Олег встал с дивана и поднял тонарм над пластинкой.

– Есть словесное портретное описание, адреса мест, где она бывает, в том числе Останкино. В общем, несложно было догадаться при определенной сноровке. Старкова нанял следить за ней ее муж.

– Кто? – переспросил Олег, бережно протирая поверхность пластинки синей бархатной тряпочкой. – Насколько мне известно, она свободна.

– Ну может, гражданский муж. Тут написано «муж». Так вот этот псевдомуж жаждет узнать, с кем ему изменяет его женушка. И ты, похоже, попал, – Вадим хрипловато засмеялся. – Может, ты в самом деле наставляешь рога с Меркуловой ее супругу?

– Нет у нее супруга, – проворчал Ермилов, пряча пластинку в картонный конверт. Слушать музыку расхотелось. – Есть контакты заказчика?

– А вот, представь себе, нету! – развеселился Вадим. – Ни телефона, ни адреса, ни даже имени и фамилии. Ни-че-го. Одно из двух: либо Старков не стал фиксировать контакты, либо их не существует, и с заказчиком он будет встречаться, когда тот сам с ним свяжется и назначит место встречи.

– Какой смысл вносить в базу данных агентства информацию о заказе и в то же время утаивать координаты заказчика? Ерунда! Нет тут что-то другое… – Олег обернулся и увидел, что в дверном проеме стоит Люська в деловом костюме, босиком и угрожающе поигрывает лакированным красным портфельчиком.

Она явно слышала разговор. Оценив выражение ее лица, Ермилов пытался вспомнить, что он такое сказал, отчего ее бледное, как у всех рыжих, лицо с высокими скулами и зеленовато-голубые глаза приобрели настолько решительный вид.

– Ермилов, ты не обнаглел вообще? Дома, в нашей спальне, обсуждаешь какую-то дамочку. Дескать, она свободна, у нее нет супруга… Уж не ты ли баллотируешься на роль чьего-то там супруга. А?

– Это по работе, – Олег не собирался оправдываться и пошел в атаку: – Ты вот мне скажи лучше, какие у тебя сейчас дела в производстве?

– Чего это я должна отчитываться? – Люська метко швырнула портфельчик на кресло в углу. – Статья восьмая [8] Федерального закона – адвокатская тайна, – напомнила она ядовито. – Или ты все перезабыл в своем ФСБ? А ведь был неплохим юристом, подавал надежды… – Люда спряталась за дверцей шкафа и начала переодеваться.

– Короткова, не борзей! Если спрашиваю, значит, надо. У тебя есть какие-нибудь клиенты-уголовники?

– Грубо говоря, у меня все клиенты уголовники, – Люся высунулась из-за дверцы, ослепив мужа белоснежным плечом, пересеченным тонкой розовой бретелькой комбинации. – Предъяви санкцию от прокурора, и я тебе все тайны выдам.

– Сейчас я тебе такую санкцию предъявлю! – грозно надвинулся Ермилов. – Ну-ка признавайся, адвокатесса! – он ткнул двумя указательными пальцами ей в бока так, что смешливая Люська, боявшаяся щекотки, с визгом плюхнулась в шкаф.

– Дурак! – охарактеризовала она Ермилова. – Все платья с вешалок попадали. Вешай сам теперь, а я ужин готовить пойду.

– Ты не ответила!

– И не собираюсь! Что ты привязался? Говорят же тебе, адвокатская тайна. Чего ты вдруг?

Она выбралась из шкафа и надела домашнее платье, превратившись из адвокатессы в домашнюю Люську. Глядя на нее, Ермилов вдруг подумал о журналистке. Он и не сравнивал – Короткова умнее, добрее, а главное, привычнее. И все-таки вспомнил Меркулову.

Люська безошибочно чувствовала перемены в его настроении.

– Темнишь ты что-то, Олег. Нет у меня сейчас ничего такого настораживающего, если ты об этом. Все спокойно. У тебя неприятности?

– Не надо на мне тренировать свою дедукцию. Никаких неприятностей, – Ермилов стал вешать на перекладину в шкафу Люськины платья, упавшие на пол. – Все в штатном режиме. Если не считать, что Петька-паразит ключи от квартиры посеял. «А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хо-ро-шо».

– Почему я? – раздалось возмущенный возглас из соседней комнаты. – Это Васька!

– Сейчас кто-то по ушам получит, своим наглым, длинным ушам! – громко пообещал Олег.

Петька его особенно раздражал последнее время. У сына ломался голос, он то и дело давал петуха, но главное, у него ломался характер. Он врал напропалую, учился через пень-колоду и выводил отца из себя с методичной регулярностью.

Платья и блузки предательски соскальзывали с вешалок, Ермилов раздражался все больше и больше. Он бросил охапку платьев на кровать.