– Что ж, что я, что Лорд Ян для Тёмного Сектора – отклонение. По уровню злобы с Шутом не сравнится никто…

– Драсс! – прерывает его Птица, смотрит раздражённо.

Лорд закатывает глаза:

– Ладно, ребёнок, только потому что ты просишь. Итак, Лорд Ян намного злее любого тёмного, которого ты можешь встретить. В общении с твоей сестрой он аномально спокоен, но поверь, это в любую секунду может измениться. Подозреваю, его сдерживает отсутствие страха или ненависти. Как, в общем-то, и меня. Что касается меня, то я, напротив, один из самых спокойных представителей тьмы. Вот и выводи среднее арифметическое… Да, спасибо, – он берет протянутый Птицей чай и делает глоток, глядя на Ксень с некоторым любопытством.

Но и в его взгляде есть неприязнь, достаточно сильная и глубокая, но скрытая за холодным интересом.

Ксенька получает от повара порцию пиццы с ананасами, мороженое и несколько стаканов колы сразу.

– Нечего на меня так таращиться, – говорит она. – я, между прочим, не полено, и если меня хотят бить или гнобить, вполне чувствую. Чем ты меня хочешь удивить, «безупречный»? Плохим ко мне отношением? Ха! Кстати, на будущее, если уж ты прибился к команде психопатов, которые хотят прекратить войну и отменить кровопролитие, тебе придется – да-да, не закатывай очи долу, не поможет, – придется научиться общаться со светлыми без желания им врезать. В том числе с любопытными детьми, которые всенепременно появятся, когда война закончится. Которые не видят в темных врагов, не видели войны и настроены любопытствовать и задавать глупые вопросы.

Ксень выпивает колу залпом и берет следующий стакан. У Лорда Драссира от ее речи непроизвольно дергается веко и нос морщится в болезненно-презрительную гримасу. Ксенька вздыхает: эти чудаки, кажется, действительно, ввязались в авантюру с миром, а как жить будут – не подумали. «Демоны, блин, великие и могучие… Мозгов меньше, чем у меня, недотепы и пугала! Ладно, придется продолжать.

– А Вы, лорд, что думали, – говорит она, болтая трубочкой в стакане с колой, а ногами под стулом. – Что после окончания войны тоже можно будет заткнуть кого угодно грозным взглядом и подзатыльником? Так вот – не получится! Придется изобретать иные способы взаимодействия и осознавать, что мир изменится, и порядки тоже.

Драссир смотрит на неё горько и устало. Вся злость и презрение слетают с него, словно налёт, кокон, в который он прятался от чего-то. Птица сидит рядом с ним, прижимаясь к плечу и успокаивающе поглаживая по пальцам. Кажется, именно это удерживает демона от того, чтобы сейчас же встать и уйти.

– Я ввязался не в команду психопатов, которые хотят прекратить войну. Я лишь помогаю одной глупой девчонке прожить на пару дней подольше, чем ей отмерено. Одной этой беседой я подписал себе смертный приговор; твоя сестра сделала это и вовсе не глядя. Когда она решила помочь тебе, вряд ли она осознавала, что за этим последует. Вот тебе забавная правда, ребёнок – если демон привязывается, это навсегда. И в этом случае он очень хочет удалить абсолютно все факторы, которые могут навредить тому, кто ему дорог. А ты не просто навредишь ей в будущем – ты её убила. Это свершившийся факт.

– Драсс, – обрывает его Птица резко. – Она…

– Твоя семья. Поэтому я не причиняю ей вреда и отвечаю на вопросы. И приду на помощь, если она позовёт. Но если этот ребёнок считает, что имеет право требовать к себе более тёплое отношение – она ошибается.

Птица тяжело вздыхает, но ничего не говорит, понимая, что сейчас она в этой беседе скорее третий лишний. А демон вдруг тихо смеётся:

– Все же забавно, что меня считают идеальным.

Ксенька швыряет в него стакан. Промахивается, заряжая в стену. И неожиданно вежливо, холодно-спокойно интересуется:

– Я просила к себе другого отношения? К себе? Кстати, если ты меня обвиняешь в том, что я убила ее – договаривай. Что я виновата в том, что существую. Ты думаешь, ты первый мне это говоришь? Или последний? Вы заебали, господа, вы великие демоны, а не можете придумать ничего новее, чем то, что я от нашей директрисы слышала. Кстати, для всех не одаренных мозгами в этой вселенной я поясню: я себя не сама сделала. Где-то там потрахались два урода, а потом подкинули меня на ступеньки приюта без документов. Прикиньте, я существую случайно, и рожать себя <i>я не просила</i>. И я не просила жалости, снисхождения или чего-то еще. Хочешь – ненавидь меня до умопомрачения. Я к себе вообще ничего не прошу ни у кого. Я тебе сказала, идиот, что в будущем придется осознавать, что мир изменится. Что моя сестра и твой объект привязанности – этот мир изменит. Потому что у нее на это есть способности, стремление и воля. И даже этот ваш верховный это подтверждает, потому что избрал ее. Так? Так. Ты хочешь чтобы она жила – вот и помогай ей жить. А если у нее получится – а я верю, что получится, придется тебе осознать, что смертей больше не будет. И что мир изменится. И да – что светлые это не враги и не угроза. Не можешь проглотить – посторонись и дай нам дорогу.

Драссир вскидывает бровь, вглядываясь, а потом вдруг смеётся – весело и искренне.

– Что ж, два сапога пара, – он качает головой, и словно бы расслабляется, закидывает ногу на ногу, садится немного иначе, не так, словно кол проглотил. – Что ты, ребёнок, я и даю вам дорогу. Не верю, что вы справитесь, но дорогу даю. Боюсь, в вашем мире будущего мне места не найдётся. Но мой тебе совет: не пытайся додумать то, что тебе сказали. Меня полностью устраивает твоё существование, будь иначе – ты была бы мертва. Но «таращиться» я на тебя буду, коли ты ничего для себя не просишь. Вот тебе ещё небольшая подсказка – ты пытаешься возраст и разум объединить. Зря. Годы это синоним силы и одиночества, но не ума.

– Это ты так завуалированно назвал себя идиотом, или это был укол в сторону Яна? – интересуется Птица, и лорд смеется снова.

– Можешь мне объяснить, раз уж мы задаём вопросы, что это за пассаж был про мою идеальность? Где ты её увидела, хочу я знать.

– Легко, – Ксень выдыхает: ее саму внезапный выброс эмоций скорее напугал, а вот темному, кажется, понравилось? – Меня пугает, когда кто-то обладает безупречной внешностью и ведет себя так, словно не является живым существом. У которых все чисто, правильно, все получается. Мне тогда кажется, что или я слишком дефектная для этого мира, или эти идеалы – какие-то миражи, непонятно откуда взявшиеся.