Все началось с того, когда я обнаружил, что сотрудники лаборатории умеют произносить членораздельные звуки. Один из тех, кто обеспечивал меня обедом, как-то не выдержал и, ссыпая мне в ладонь принесенный корм, поинтересовался.

«Почему ты не уходишь отсюда? Неужели ты настолько заинтересован в успехе своей работы? — голос сотрудника звучал отстраненно, но где-то в оттенках интонации угадывалась заинтересованность.

Я не стал делится своими секретами, вскользь упомянув о поставленных целях и намеченных результатах. Сотрудник едва заметно хмыкнул и снова заговорил.

«Мне больше не кажется вся эта затея продуктивной. Когда-то я думал, что спасаю человечество, теперь и сам в это не верю. Над чем ты работаешь?»

И снова осторожность подняла голову, мешая откровенности, к которой так располагал незримый собеседник. Вполне возможно, что Иван Иванович перестраховывается и теперь проверяет степень моей искренности, подсылая ко мне шпиона. Но еще с большей вероятностью можно было говорить о моей паранойе, подпитывающейся одиночеством и ответственностью. Я не стал отвечать и только неопределенно хмыкнул.

«Я никому не расскажу, — улыбнулся гость, — да и некому в общем-то рассказывать. Тут каждый сам по себе. Только один Свиридов рвет жопу за общее дело, остальным насрать.»

«А кроме Свиридова никто не рвет жопу за общее дело?» — усмехнулся я.

Собеседник неожиданно весело засмеялся, продолжая скрываться за непроницаемой дверью.

«Мне кажется, что он просто не наигрался в секретных агентов, — без затей отозвался он, — хотя ему ежедневно звонят из столичного Центра исследований чрезвычайностей и подробно расспрашивают о чем-то. Возможно, он и правда крутой.»

Голос собеседника внезапно замер и исчез, а где-то в глубине коридора послышались тяжелые уверенные шаги. Рабочий день уже закончился, но это не останавливало вездесущего руководителя наведываться ко мне. Как-то раз он притащился в лабораторию даже ночью, желая поинтересоваться результатами. Шаги остановились возле моей двери и подождав немного двинулись дальше, не пожелав наносить визиты вежливости.

Разговор с кормильцем немного ободрил меня, а та самая мысль снова толкнулась в мозгах, напоминая о своем незримом присутствии. На следующий день я дождался появления Ивана Ивановича и объявил о готовности испытать новое средство. Господин Свиридов настороженно оглядел меня с ног до головы, пытаясь найти подвох и уточнил:

«Все готово? Осечек не будет?»

Я покачал головой, вкладывая в этот жест всю уверенность.

«Отлично, Прохор Степанович, — отстраненно пробормотал он, — просто отлично… Испытания проведем завтра, подготовьтесь.»

До самого утра я переставлял с места на место свои приготовленные пробирки и с сотый раз перечитывал давно выученные наизусть формулы. В этот раз было бы неплохо действительно обойтись без осечек.

Утром на пороге появился Иван Иванович. В этот раз он подготовился к испытаниям основательно и нарядился в костюм химической защиты, преследуя неизвестно какие цели. Повторив все движения в точности до жеста, мы вновь оказались возле тяжелой двери, открывающейся пальцем Ивана Ивановича. Меня уже не удивляла пустая комната и стая дюжих молодцов, заученно рассредоточившихся по помещению. Я некрепко сжимал в руке пробирки и ждал, кто на этот раз предстанет перед нами. Загерметизировав комнату, господин Свиридов усилием воли сдвинул стену, впуская очередного страдальца.

Испытатель вошел в комнату, а я едва сдержал изумленный возглас, поскольку в этот раз на алтарь науки был брошен мой Женька.

«Мне нужны гарантии, — усмехнулся Свиридов, глядя на мою реакцию, — надеюсь, вы все рассчитали так как надо, господин Моськин?»

Вероятно, Женьке не сказали о предстоящем мероприятии, поскольку на его рожице отчетливо читалось изумление, которое могло бы поспорить с моим. Я коротко кивнул, уверенный в своих силах и только невысоко приподнял свои пробирки.

«Приступайте, — привычно озвучил Свиридов знакомую команду и отошел назад.

Я достал приготовленный шприц и показательно медленно набрал в него содержимое одной из пробирок. Я прилагал все усилия, чтобы мои руки не дрожали, а лицо сохраняло отрешенно-равнодушное выражение. Сейчас на карту было поставлено наше благополучие, наше будущее и наша жизнь. Приготовив инструмент, я резко развернулся и изо всей силы всадил иглу в надменную рожу Ивана Ивановича, не успевшего заменить презрительное выражение на какое-то другое. Женька негромко вскрикнул, а дюжие молодцы едва заметно зашевелились, отлипая от стен. Свиридов зашатался, и тяжело рухнул к моим ногам, сраженный ударной дозой моего тщательно скомбинированного препарата.

Лаборанты продолжали ждать команды, тупо созерцая развернувшуюся перед ними картину.

Я, не дожидаясь оваций, подтащил тяжеленную тушу к запертой двери и приложил кривой палец к красному светящемуся окошку.

Темница распахнулась и я, сделав едва заметный кивок головой, предложил коллегам покинуть мрачные своды. Те отмерли и бодро зашевелились, бросая настороженные взгляды на поверженного кумира.

«Он спит, идиоты, — пояснил я, желая разрядить обстановку, — он продрыхнет до следующего обеда, а пробудившись, не вспомнит ничего. Займитесь обычными делами, может создадите эликсир бессмертия.»