– Мы и не будем капитулировать… Просто было бы лучше сейчас обойтись без резни, – он указал на брата, – У него есть шанс все по-хорошему уладить, поэтому подождем.

– Что-то пока я не вижу, чтобы у него получалось, – фыркнул Хорхе.

– Для брата сейчас главное заставить этого типа слушать… Старик не сможет долго распыляться в том же духе, устанет, притихнет. Без своего лидера и остальные угомонятся. Вот тогда и посмотрим кто кого.

– А если, устав распыляться словесно, они решат напасть.

– Нападут – значит, поплатятся. Но мы первыми нападать не будем. Это не военные, а крестьяне.

– Это – предатели.

– Пока еще нет, – помотал головой Командир, – Но пушки держите наготове, – окинул взглядом всех стоявших рядом с ним бойцов, заметил подошедшего Аминьо, подозвал его пальцем к себе.

Он сразу подтянулся, нервно сглотнул, протиснулся между Марко и Хорхе:

– Да, Командир?

Индеец наклонился к самому его уху.

– Где Чаби?

– Не знаю. Я помогал ребятам с погрузкой и не видел, куда он ушел. Думал он здесь, с вами.

Командир недовольно поморщился.

– Минко, найди его, – попросил он шепотом, – Нечего моему сыну тут шататься одному, когда у местных такой настрой. А когда найдешь, возвращайтесь с ним в лагерь, ясно?

– Да. Но почему, Командир?

– Если начнется заварушка, я не хочу, чтобы Чабио здесь находился.

– Может, все еще обойдется? – с надеждой спросил он.

Командир снова взглянул на своего брата – отважного бестиария, наконец перенявшего инициативу и начавшего метать дротики благоразумных слов в освирепевших тварей…

– Может и обойдется. Но я не хочу рисковать. Уведи Чаби.

– Слушаюсь, Командир!

Найди его – уведи его- Командиру легко говорить! А вот он ни сном, ни духом, где теперь искать мальчишку. И уж тем более, он понятия не имеет, как заставить Чаби вернуться в лагерь. Он слишком хорошо знает своего друга. Да стоит мальцу только услышать, что тут что-то без него затевается, и шиш два он согласится уйти в лагерь! Может схитрить? Наплести что-нибудь в духе «если сейчас же не смоемся, нас заставят грузить еще одну повозку»…Или нет, лучше сказать: «Враг приближается. Нужно предупредить об этом оставшихся в лагере» – тогда он точно согласится. Вот только нужно его найти…

Он вышел на ту улицу, где по лживым уверениям Тобо, малец якобы зажигал с его красоткой, встал, осмотрелся, озадаченно сковырнул носком ботинка втоптанный в пыльную дорогу бычок самокрутки – из тех, какими частенько баловался его друг…Определенно, Чаби здесь проходил. Вот и свежие следы от его сапог – на пару сантиметров больше его собственных – без разбору: по дороге, по кочкам, по лужам – отпечаток ребристой подошвы в чавкающей грязи – свернул с дороги к одному из самановых домиков. А вот и другой след – маленький, изящный, женский с круглой ямочкой от каблучка… Диковинным узором – перемежение его следов, ее следов – в беспорядочном кружении, в истаптывающем друг друга путанном свиле, в таинственном вальсе… И – нет, не врал ему Тобо – взбудораженное воображение уже вырисовывает их тела, впившиеся друг в друга судорожным объятием страсти, вырисовывает их губы – мягкие и податливые как необожженная глина – слившиеся, слипшиеся друг с другом вкусом горькой помады и сладкой слюны, и закрывшиеся от блаженства и стыдливости глаза Чаби, и его ладони, рыскающие на ощупь по ее талии, спине, бедрам…И кружатся –кружатся семинильные шажки обоих – то отступая, противясь, то уступая, поддаваясь, а потом тонкой вырвавшейся из круговорота змейкой, убегают к порогу домика.

Он замер, ошеломленно всматриваясь в эти улики еще не измены, но уже обмана, и где-то внутри него вспыхнул мучительный обжигающий огонь – нет, еще не ревности, но уже обиды! Как он мог! А еще лучший друг, называется! Отвернуться не успел, а этот «лучший друг» – этот сопливый малец уже закрутил с его женщиной! Ладно, пусть пока еще не совсем его… Но ведь все шло к этому! И ведь он нарочно – на зло ему – из зависти! Гаденыш!

Нет, постой… Не стоит накручивать и придумывать. Это всего лишь следы на дороге. Они ничего не доказывают. Ничего. Ничего, кроме того, что они вдвоем зашли к ней в дом… И разрываемый на части дурными мыслями и надеждой на то, что они не оправдаются, он подошел к грязному мутному окошку, прильнул к нему лицом, да так и остолбенел… Там в глубине – в самом углу темной комнатки, сквозь толщу пыли и пелену легкой занавесы, как в туманной дымке тревожного сна, он различил их слившиеся силуэты… Увидел острый профиль лица Чаби и ее растрепанную головку, маячившую из стороны в сторону в тщетных попытках увернуться от его настырных губ. Точно маисовое зернышко, выскальзывающее из прожорливого птичьего клюва… Судорожные рывки ее изящного тела, угодившего в западню его крепких рук – бессильное сопротивление прижатой к стене жертвы. Теперь никаких сомнений! Он…Он ее…Подлец! Мерзавец! Скотина!

В долю секунды кровь в его жилах вскипела, и снова нестерпимо, мучительно зачесались костяшки инстинктивно сжавшихся кулаков: вломиться в этот дом, оторвать его от Кармилы, и влепить прямо в лицо со всего размаху…

Едва не споткнувшись, метнулся к двери – заперто. В отчаянии стал колошматить по ней руками и ногами: – Откройте! Немедленно! – в ответ тишина…потом шорох, перешептывание. Прислушался. Нет, слов не разобрать… – Эй, ты, гад! Если сейчас же не откроешь, я…

Открыла она: волосы взлохмачены, помада размазана, глаза широко распахнуты в ужасе и поблескивают, словно от слез.

– Аминьо… я ничего не…

– Все хорошо… Все в порядке, милая, – обхватил ее перепуганное личико руками, погладил влажные щеки, – Я видел, что это он… Я это так не оставлю! – и вскинул взгляд на него – на этого сопливого мерзавца, вальяжно стоявшего посередь комнаты и наблюдавшего за происходящим с нахальной и бесстыжей ухмылкой, – Все, Чаб! Теперь ты у меня так просто не отделаешься!

Хотел наброситься на него прямо здесь и сейчас, но Кармила… Как же крепко она ухватилась за его руку.