– Что такое?

– Просто, надеялась, что ты побудешь со мной еще немного.

– Завтра, милая. Как и договаривались – завтра. И только мы вдвоем, без этого сопливого выскочки.

– Да.. да, конечно, идите… Только помни, что ты обещал мне – не бей его…

Сопливый выскочка поджидал снаружи, расхаживая перед домом в позе гордеца со скрещенными на груди руками, а увидев его, остановился, кольнул усмешливо-язвительными глазками.

– Что, уже? Я думал, ты ее как минимум минут пятнадцать утешать будешь. Больно быстро управился. Или у тебя вышел досадный конфуз?

– Пошли, – бросает Аминьо, старательно не обращая внимания на эту полную намеков фразу. Не думает, что малец так просто последует за ним, но тот идет. Молча, ни о чем не спрашивая. Вопросы возникают, только, когда они выходят из деревни прямо к спрятанной в лесу коновязи, и он начинает оседлывать своего коня.

– Мы что, уезжаем? – удивляется Чаби.

– Да.

– И не дождемся остальных?

– Командир приказал нам двоим возвращаться в лагерь.

– Только нам двоим? – Чаби нахмурился, – С чего бы это? Думаю, папа просто…

– Слушай ты, сопляк, прекрати это! – налетает Аминьо, опасаясь возможных препирательств, – «Папа», «папа» – хватит корчить из себя папенькиного сынка! Если ты не какой-то капризный слюнтяй, а боец, то обязан безоговорочно следовать указаниям своего Командира!

Малец злобно зыркнул на него, обиженно закусил губу… Но это хотя бы сработало. Подошел к своему вороному скакуну, по праву считавшемуся самым красивым, резвым и строптивым в их табуне, отвязал, запрыгнул.

Какое-то время они рысили вдоль лесной речки, не разговаривая, и Аминьо уже было понадеялся, что так оно и будет до самого лагеря. Так было бы лучше. Так было бы проще сдержать пылающий внутри гнев и постепенно погасить его пламя. Так было бы возможно сдержать данное Кармиле обещание, не бить сопляка и, в конце концов, сделать вид, что ничего и не было. Простить его. Пусть даже незаслуженно – просто забыть и простить. Если бы Чаби продолжал молчать, но…Они отъехали уже метров на семьсот от деревни, когда, вдруг повернувшись к нему, малец задумчиво протянул:

– В одном ты был прав, Минко. Целуется она просто офигенно. Это я успел как следует распробовать. Сочные губки. И тело – огонь.

Последняя капля, переполнившая чашу его терпения – эти слова, этот тон! Баста! Теперь никакой пощады! И поровняв свою лошадь с его, он попытался со всей силы влепить ему в скулу. Чаби проворно увернулся. Выпрыгнул на ходу из седла, отбежал на пару метров к реке.

– Ну давай, Минко! Иди сюда! Хочешь поговорить, как мужчина с мужчиной? Так давай! Покажи, наконец, на что ты способен! Я давно жду!

И даже не пытаясь больше сдержать себя, он тоже спрыгнул с лошади, подлетел к наглецу. Теперь – да именно теперь, в первый раз за все время их дружбы- они сцепились по-настоящему, дрались не как друзья, а как враги, в полную силу. Сначала малец бесспорно побеждал – несколько пропущенных ударов, и он уже почувствовал горячую липкую струю, побежавшую из его носа и горько-соленый вкус, когда кровь стекла в приоткрытый от частого дыхания рот. Голова закружилась… Но он все-таки устоял, все-таки вцепился в грудки мерзавца мертвой хваткой рук, сведенных судорогами ненависти, все-таки повалил того на землю, на влажную скользкую почву покатого берега и…Раз удар, два…Малец пытается вырваться, но от этого лишь глубже увязает в грязи… Третий удар – прямо по уху – голова Чаби полностью погружается в наполнившуюся водой рытвину, лицо скрывается за мутной слизкой пленкой. Удерживая мальца в таком положении, – «Все… все остановись. Хватит с него…» – думает Аминьо, хотя сам снова по инерции замахивается, – «Не надо… Все…Последний раз…»

И в этот момент раздается выстрел… Нет, не здесь – доносится слабым эхом со стороны деревни. Он вздрагивает, мгновенно трезвея от переполнившей его ярости. Опускает руку. Тревожно оглядывается на этот звук…Началось… Стреляют…Прав был Командир , усомнившись в бескровном разрешении конфликта. В ход пошло оружие… Даже доводы товарища Лана не образумили местных. Паршиво все это…Они же ради них – ради их свободы!…Снова выстрел. Черт…Что теперь делать? Хочется вернуться, быть там – с ними, помочь…Но приказ – приказ увести этого мелкого мерзавца в безопасность… Он не в праве ослушаться.

А мерзавец уже воспользовался его временным замешательством, чтобы вырваться, отыграться…Он даже не успел сообразить, каким образом вдруг сам оказался в положении беспомощно барахтающейся в грязи жертвы, под торжественно восседавшим на его груди Чаби. Непроизвольно зажмурился при виде занесенного над ним кулака, сжался, как мог, защищаясь. Пара секунд ожидания, но вместо увесистого зубодробильного удара, лишь запыхавшийся сдавленный голосок:

– Черт, Минко, да что же мы с тобой делаем?! – тут же закашливается, сплевывает в сторону грязь, которой успел сполна наглотаться, и снова: – Мы что, серьезно деремся из-за какой-то бабы?!

– Она не какая-то баба… – отзывается Аминьо, тоже превозмогая желание избавиться от осевшей в глотке илистой слизи.

– Ну, хорошо – хорошо. Не какая-то баба, – мальчишка, наконец, слезает с него, отползает в сторону: – Но мы-то с тобой друзья, верно? Мы – товарищи, это ведь важнее, – и протягивает ему руку… Руку верного товарища, предлагающую прощение, опору и помощь… Руку надежную и крепкую. Руку, за которую так хочется ухватиться! Но спешить с этим не стоит… Как-то уж больно быстро и подозрительно внезапно Чаби сменил тон. Не подвох ли? Не швырнет ли его эта рука обратно в грязь, как только он решит ей довериться? Пытливо уставившись в непроницаемо черные глаза, он гадает, медлит, сомневается…