Шрифт:
– Запомни, она моя и всегда будет моей!
– рычал бешеным зверем Дар, не щадя ни меня, ни себя, ни психику Елисея.
– Я. Её. Не отдам!
И с этими словами я не выдержала, сотрясаясь от пронзившей вспышки удовольствия, и Дар последовал за мной, не стесняясь излиться внутрь. Возможно, он просто не придал этому значения, однако мне в тот момент было уже всё равно. В ушах зашумело, а перед глазами резко потемнело, и, кажется, у меня случился очередной блэкаут чёрт знает за какое время, но последним, что я запомнила, было расплывающееся на штанах Лиса мокрое пятно. Мило…
* * *
На этот раз я точно не собиралась приходить в сознание. Мне было хорошо и здесь — в мире без одержимых чудовищ, где вовсю цвели полевые цветы, а тёплый ветер играл с волосами и моим лёгким платьем. Птицы пели что-то красивое, и их волшебные голоса расслабляли, принося взбудораженной душе умиротворение. И никакого холода…
– Долго будешь себя жалеть?
– донёсся вдруг знакомый голос, и едва я повернула голову в сторону звука, увидела фигуру деда. Он стоял вдалеке, но слова доносились отчётливо, оттого и я не стала молчать, зная, что меня услышат.
– С чего ты взял, что я себя жалею?
– А то, что твоё нытьё, Наська, даже мне слышно, - усмехнулся он, назвав так привычно, что я сразу поверила — это и правда он.
– Завязывай это, да решай, что делать будешь!
Диалог был в нашем стиле, только даже несмотря на то, как сильно я скучала по этому вредному старику, продолжать тему не хотелось, и я спросила:
– Как ты умер?
Ответом мне был тяжкий вздох, после которого он всё же соизволил сказать:
– Не думай об этом — просто живи дальше. А какой там будет твоя жизнь, решать только тебе… Будешь кормить душу тьмой — станешь сама себе ненавистна, сеять свет будешь — и другие вокруг на этот свет потянутся.
– Он в мгновение очутился рядом, так что я почувствовала аромат его табака, и протянул ладонь, чтобы погладить меня по голове, чего почти никогда не делал.
– Только никому не позволяй этот свет у тебя отнять, поняла?
Я кивнула, понимая, что больше нам уже не удастся так открыто поговорить, а ещё, что в его словах скрывалась какая-то непостижимая пока истина..
– Передавай привет бабуле, - произнесла, ощущая, как дед медленно начал истаивать, растворяясь лёгкой дымкой, но прежде чем окончательно раствориться, я услышала:
– Береги себя…
А потом меня разбудил шум, вмешавшийся в ускользающий сон, и я разлепила веки, щурясь от яркого утреннего солнца. Я что, сутки проспала? Впрочем, это и неудивительно — тело так ломило, что все воспоминания мгновенно ударили в голову.
Как бы там ни было, но в обзор попали несколько безмолвных слуг, заносящих и заносящих нескончаемые сундуки, и, судя по их всё возрастающему количеству, кое-кто сильно раскаивался в содеянном.
А вот если судить по цепям, которыми я была прикована за руки, то ни хрена это животное не раскаивалось!
– Это война…
19
Дар
Я не прощаю предателей.
Однажды меня уже обманули, растоптали доверие, но я всё равно пощадил эту падаль с лисьим мехом, ведь он хотя бы пытался предупредить меня об истинных мотивах этой стервы… сперва забравшись в постель к моей вероломной невесте. И вот это едва не произошло снова!
Когда эта упрямая идиотка сбежала, устроив мне сюрприз в виде огненных кандалов, меня парализовало от удивления, а потом пришло запоздалое, давно забытое чувство страха. И вовсе не за себя. Разобраться с её внезапно проснувшейся силой можно было и потом, только разбираться будет не с чем, если она не переживёт этот рассвет. Я просто обезумел от мысли, что потеряю Настю, и что она станет такой же, как все эти девицы, если срочно не найду её.
«Не надо было так давить… - повторял про себя, как больной, пытаясь вырваться из пут.
– Она бы сама отдала мне всё, будь я нормальным!»
«Но ты им никогда не будешь…»
«Заткнись, сучка проклятая!»
Злость на собственный идиотизм пробудила зверя, помогая мне преодолеть незнакомое колдовство, с которым я прежде не сталкивался, а затем рвануть следом по ещё не растворившемуся в воздухе аромату страха и растерянности.
В тёмных коридорах тайных ходов, где сильнее всего пахло Настей, я уловил другой, хорошо знакомый запах, а это могло означать, что мелкий проныра опять освободился, и разум застлало пеленой ревности. Он ведь наврёт ей с три короба, а она наверняка поверит, вообразит меня в ещё более жутких красках, ведь сложно не поверить в мои зверства, когда итак уже создал о себе «прекрасное» впечатление!
В груди болело от чувства полнейшей беспомощности и хотелось запустить туда собственные когти, но я не собирался так легко отдавать свою женщину и повторять ошибки прошлого. Если лисья морда только посмеет к ней прикоснуться, на этот раз убью его! И с этой решимостью я открывал тропу за тропой, пугая и без того запуганных зверей, оставшихся в живых, спрашивая у них про беглецов, но все, как один не могли и слова сказать. Прикрывали эту пушистую мразь…
Он увёл её далеко, это я точно знал.